Кирилл стоял как бы немного внизу и смотрел на себя вверх: вот он стоит, красивый, на вершине, и ветер развевает его волосы, облегает его стройную, сильную фигуру, ударяет в широкую грудь, в открытое, мужественное, обветренное лицо…
А потом ему вдруг стало холодно, и ветер был совсем некстати, и от снежников веяло ледяным. А ноги отдохнули и стали деревянными.
И Кирилл заспешил вниз. Он спускался и спускался, и всему этому не было конца.
Под ногами подворачивались камни, выскальзывали, цеплялись за ногу. Кириллу уже не удавалось так уверенно находить место ноге, как при подъеме. Он пытался собрать себя. Но каждый раз после некоторого улучшения снова подворачивалась нога и потом уже дрожала, становилась неверной и снова подворачивалась. Это отнимало много сил, которых уже было мало.
«Всякое неравновесие отнимает кучу энергии… Главное – сохранять равновесие», – пытался внушить себе Кирилл. Но потом уже не пытался, и ноги спотыкались, подворачивались, а то их так разносило вниз по склону, что Кирилл боялся, что полетит, покатится вниз по острокаменной осыпи…
И черт угораздил его забраться так далеко, и ноги подкашиваются, и холодно, и жрать чертовски охота, и, наверно, уже двенадцать, и его не впустят в общежитие…
А потом он оказался дома, и его все-таки впустили в общежитие, а в душе даже горячая вода. Кирилл вспомнил весь путь, и спуск сократился, его даже и вовсе не было – было только ощущение силы и новорожденности и того, что все впереди и, ух, как он много может.
И Кирилл рассказал Сашке-волейболисту, который тайком, когда не видел Мишка, нарушил бойкот и разговаривал с Кириллом, и Кирилл рассказал ему о том, как он поднялся вон на ту вершину и прошел траверсом еще четыре, и все это за три часа! И Кирилл подвел Сашку к окну, за которым была белая ночь, и обвел рукой полхребта…
Было поздно, и съесть было нечего. И Кирилл обрадовался, что может соблюсти себя и диету. И, улегшись, почувствовал свое тело похудевшим, а лицо осунувшимся – все тонким, стройным, своим. Он захватил пальцами складку на животе, и она показалась ему значительно тоньше.
«Так я быстро спущу вес…» – успел подумать он. И обошелся без полагавшегося еще по программе английского, без задних ног.
Он уснул с чувством, как на вершине, когда все впереди.
Физкультура
(Окончание)
«Вот встану… Разминка, – думал Кирилл, потягиваясь в постели. – Разминка, значит… Потом… Потом напишу домой. Тратиться на завтрак не буду. Позанимаюсь английским. Потом на работу, там и пообедаю…»
Потянулся. Повернулся. Утих.
«Вот сейчас разминку сделаю…»
Осилил. Встал. Начал первое упражнение.
Вошел Мишка.
«Вот гад, все испортил», – не то расстроился, не то обрадовался Кирилл. И сделал вид, что руки расставил, только чтоб потянуться.
Мыться не хотелось. «Надо сначала размяться, – считал Кирилл. – Ладно, подожду, пока он уйдет. Тем временем письмо соображу…»
Мишка все не уходил.
Дорогая мама! – вывел Кирилл.
Подумал.
Поставил в углу число.
Подумал.
Вывел в другом углу «г……..ск».
Подумал.
Отложил письмо. Взял конверт.
Надписал адрес.
И обратный тоже.
Подумал.
Хрустнул суставами: «Потом».
Взял английскую книжку. Выписал пару слов.
«Какой-то я сегодня вялый, – подумал. – Все валится из рук».
«Война и мир» тоже вывалилась.
«Крокодил» не вывалился, но кончился.
«Нет, надо сделать разминку! Расклеился! Безвольная тряпка. Размазня», – заводил он себя.
Помогло. Кирилл спустился вниз.
Там в подвале жили те, с кем он не ссорился.
– А-а, Кирюша! – закричал Сеня-младший. – Что же ты к нам редко так заходишь?
– Там у нас пол моют, – почему-то сказал Кирюша.
– Так ты посиди. А мы пойдем. Нам тут с корешом сходить надо, – подхихикнул он, толкнув приятеля локтем в бок. – А то пошли с нами. А то лучше посиди тут. Вот ключ. Спрячешь под коврик.
Ушли. Кирилл присел на кровать.
В окошке подвала проходили люди – туловища и ноги. Головы им отрезало верхним краем окна.
«Нельзя так раскисать, – говорил себе Кирилл. – Ведь уже начал вчера. Самое трудное – начать. Полдела, можно сказать. Нелепо бросать на полдороге. Надо сделать разминку… Если я их не вижу, то и они меня не видят», – подумал Кирилл, глядя в окошко.
Распахнул его. Разделся и приступил.
Раз-два! – выкидывал он в стороны руки. Хрясть-хрясть! – похрустывали суставы.
Теплота разливалась по телу. Уходили сон и вялость.
«Всех и делов! – бодро подумал Кирилл. – Главное – начать».
Приседание – раз-два! раз-два! Присядешь – к людям прирастают головы. В окошке проходили люди в рост.
Пошатываясь, почти влетели в окно двое пьяных с утра пораньше. Один из них поймал руками наличник, тем и удержался. Голова его проскочила в комнату. Он бессмысленно уставился на голого Кирилла, вращающего руками, повращал глазами, следя.
– Ишь ты! – сказал он. – Какой, спортом занимается!
– А мы – спиртом, – сказал другой.
Заржали.
– Эх ты, Ваня! – сказал первый. – Вот как надо жить по режиму. – Вытащил голову из окна, и они ушли шатаясь.
Кирилл был тверд. Он продолжал упражнения.
Раз! раз! – выбрасывал он как можно выше ноги.
Остановилась старуха с кошелкой. Нагнулась, заглянула, подперла щеку, уставилась.
– Срамота-то какая… Срамота, – кивала она головой, стоя все в той же неудобной позе.
Кирилл разозлился:
– А кто тебе смотреть велит?
– Тьфу, срамота! – Она поплелась дальше.
«И все-таки. А я все-таки». Лег на спину, поднимал туловище.
Раз-два! Раз-два!
– Смотри, смотри! – кричала девчушка лет десяти, чуть не падая в комнату. – Дяденька голый-голый… Смотри, смотри! – махала она рукой.
Подбежали.
– Дяденька голый! Голый, голый! – кричали девчушки в окошке.
Кирилл бросился к окну.
– А ну, брысь!
Рассыпались как горох. Исчезли.
Кирилл захлопнул окно.
Раз-два!
Откуда столько? Все окошко забито любопытными рожицами. Приклеилась к стеклу масса расплющенных носов, масса розовеньких языков.
