– Порсоштани ГАЗЕТА? – разворачивает он ее. – Дар СТАДИОН «СПАРТАК» галабаш ФУТБОЛ сарсухан КОМАНДА КЛАССА «Б»…
Я уже не могу видеть чай. А они все пьют. Третий чайник.
– Откуда силы возьмешь… – сокрушается обо мне дядя.
Но вот и они напились. Укладываются. Гасим свет.
А рано утром меня расталкивает проводник:
– Приехали.
С толпой прибывших выхожу на привокзальную площадь.
В третий раз начинается Азия.
Стою в нерешительности. Таких городов я еще не видел. Все незнакомо. Низенькие, обмазанные глиной домики розовеют от рассветного солнца. Налево – сад и чайхана. Направо – автобусная остановка. Прямо под вывеской «Такси» к столбику привязан осел. По площади снуют люди. Всех мыслимых национальностей. Во всевозможных костюмах. Разные языки. Пестро, шумно.
Я стою в раздумье, как и куда тронуться.
За мной что-то лязгает. Я вздрагиваю и оборачиваюсь: тетка в шинели запирает на цепь ворота, через которые я вышел на площадь.
Я вошел, и ворота за мной закрылись.
Еще одни ворота
– Где тут отдел кадров?
– Прямо и налево.
Прямо и налево. Темный коридор. В коридор распахнута дверь. Из нее на пол ложится полоса света. Прикрыв дверь, читаю: «Отдел кадров». То, что нужно. Снова открываю дверь, вхожу. Шкафчики. Железный сундучок на полу. За столом белокурый гигант с мужественным лицом. Сосредоточенно что-то выстригает ножницами. Подхожу вплотную, смотрю. Из красного листа выстригается огромная буква «Щ». Это становится ясно через некоторое время. Гигант сосредоточен. Наконец с могучим вздохом он завершает последний хвостик. Отставив руку, смотрит, щуря глаз.
– Так… – говорит он. – Ну, что?
– По-моему, хорошо, – говорю я.
Гигант вздрагивает, недоуменно смотрит на меня, краснеет.
– Вы что, читать не умеете? – рычит он.
– Умею, ща, – говорю я.
– Ну, так выйдите и прочтите, что написано на двери, – говорит он уже спокойнее и доброжелательней.
Выхожу, читаю. Возвращаюсь.
– Ну и что? – улыбается гигант.
– Написано «Отдел кадров».
– А ниже? Ниже! – Он улыбается еще шире.
Выхожу, читаю. Возвращаюсь.
– Посторонним вход воспрещен, – говорю я.
– Вот видите, – смеется он, – подойдите к тому окошку.
Действительно, в стене маленькое окошко с решеткой. Захожу со стороны окошка.
– Вот, – говорю.
– Ну, что? – гогочет гигант.
– Мне бы начальника отдела кадров…
– Это я. Так что?
– Вот, приехал…
– Налево и прямо. Подпишите заявление у начальника.
– А почему вы за решеткой?
– Чудак, – смеется он, – документы…
Налево и прямо. Стучусь. Вхожу.
За столом толстый седой человек. Я решительно подхожу вплотную к его столу. Толстый подымает на меня глаза. Я долго объясняю, кто я и что я, зачем и почему. Я решился объясниться столь обстоятельно, чтобы меня больше не разыгрывали. Он слушает меня внимательно, разглядывает меня своими голубыми глазами. Он мне нравится. И вот я все рассказал.
– Так… – говорит он. – Так это вам к начальнику. – И показывает на маленького, черненького, совсем мальчика, который сидит за соседним столом.
Я вспотел. Подошел ко второму столу. Начальник не поднимал головы, читал какую-то бумагу. Я вытащил направление и положил ему на бумагу. Он продолжал читать.
– Ничего не понимаю, – сказал он вдруг.
Поднял на меня глаза.
– Ах, это ваша? – Глаза усталые, скорбные.
– Моя.
– Раньше чем через неделю рабочего места не могу предоставить.
Зазвонил телефон.
– Так что приходите через неделю, устроим, – сказал он, поднимая трубку. – Да, я. Да, начальник. Ну сколько можно вам говорить, что сейчас не могу! Спать хочу, понимаете! Да убирайтесь вы… – Он швырнул трубку.
Ну и мальчик! Поднял на меня глаза.
– Вы еще здесь? Через неделю.
Я замялся.
– А-а-а… понимаю. У вас нет денег?
– Нет, что вы! Есть! – почему-то сказал я.
– Ага, тогда вам, наверно, негде спать.
– Смешно, – сказал я, – пол-Азии родственников!
– Гм, ну что ж, тогда через неделю.
Я вышел. Куда идти?
– Э! – окликнули меня. Это был белокурый гигант из кадров. – Вы, наверно, тут ничего не знаете? Пошли вместе. Кстати, я вам покажу, где здесь самое лучшее пиво…
Он показал мне и гостиницу, и пиво.
Через три дня у меня кончились деньги.
Записки чревоугодника
Как я наелся
Я шел по одному адресу, который раскопал в своей книжке. Это был один товарищ, русский. Мы познакомились с ним в поезде, еще на пути сюда.
«У него и поем», – думал я.
Это была совсем новая улица, на которой он жил, и никто не мог мне объяснить, как к ней пробраться. Один было объяснил, и я долго вышагивал по старому городу…
Улицы метровой ширины и дома двухметровой высоты. Я шел, чуть не царапая плечами дувалы слева и справа. В гладких боках улочек время от времени были прорублены дырки и вставлены дверцы. У дверей сидели босоногие, в ярких платьицах девчонки с сорока косичками, в серьгах, с накрашенными пальцами рук и ног и возились со своими толстыми братишками; или у дверей никто не сидел, а она была распахнута, и можно было видеть коридорчик между двумя дувалами, словно это еще более крохотная улочка, и там еще распахнутую дверь, а за ней садик, и в нем та же девчонка возилась со своим братишкой; что-то кипело в котле на треножнике, свисал виноград с деревянной решетки, был вынесен в садик топчан и расстелен ковер, а откуда-то из закутка выглядывал мотоцикл…
Я шел по старому городу и никак не выходил на нужную мне улицу. Я стал снова спрашивать, и оказалось, что иду я не в ту сторону.
Я повернул обратно, ругаясь про себя и вслух, со злостью вспоминая того типа, который указал мне неверно дорогу. В воспоминаниях он казался особенно жирным, самодовольным, и я ругал его сытость и самодовольство. Я награждал его все новыми недостатками и уродствами, пока не успокоился и это не превратилось просто в игру под ритм шага.
А в животе было так пусто… Я ощущал там своды. Как в храме. И словно там жили гул и эхо. И во рту перегорело.
Я выбрался на магистраль. Мимо бегали автобусы. Я мог бы сесть в любой из них и ехать, так как очень устал, но у меня не было и на билет. Стоял самый что ни на есть зной. Не полуденный, как почему-то считается – тогда сносно, – а послеполуденный, часа четыре. Я проходил мимо кваса, мороженого, газированной воды, стараясь не глядеть: они ранили мне сердце.
