Я не пойду искать Бога. Хотя это было бы логично в моей ситуации. Может, Бога я бы и не нашла, но обрела бы какое-то равновесие… Стоп. У меня нет равновесия в жизни? На одной стороне – успех, благополучие, хорошая журналистская карьера, вот еще и небывалые способности, проявившиеся после аварии. И это все перекашивает меня на одну сторону, потому что с другой стороны – с той стороны, где во мне должны нуждаться, видеть во мне самую лучшую, самую теплую, добрую, красивую маму, – там у меня никого нет.
Глава 47
В подтверждение моих недавних мыслей о всеобщем законе расширения хаоса, правящем нашим миром, по телевизору сообщили, что поймали двух людей, ограбивших квартиру Вячеслава Веденеева. Тут же мне позвонил и сам Слава, с благодарностью.
Недоверчивый следователь Сережа Куртяков все же разослал ориентировки на предполагаемых грабителей, и – о чудо! – какой-то добросовестный и старательный курсант, проходя практику на охране московского метро, просто внимательно смотрел на входящих и выходящих пассажиров. И заметил пару мужчин, один из которых, очень высокий, странно покачивался при ходьбе, как будто надломленный в поясе. Остановил проверить документы, у одного документов не оказалось, паспорт второго вызвал большие сомнения. В отделении уже другой человек, тоже совершенно случайный, отнесся к этой паре внимательней, чем нужно, спросил, что у них в сумке, которую второй, ничем не примечательный, слишком крепко держал, не отпуская ни на секунду. А в сумке оказались ни много ни мало Славины медали, которые они везли, очевидно, куда-то сдавать – на продажу или на переплав.
– Лика, мне сказали, что это ты как-то узнала про воров и описала их. Я не понимаю, конечно, как ты в это дело оказалась замешанной, откуда знала приметы, но все равно тебе признателен, причем очень. Все что угодно, только не медали, ради которых столько… Ну ты понимаешь.
– Слав…
Господи, как же ему объяснить? А может, попробовать, как есть?
– Слав, конечно, это трудно объяснить, тем более по телефону…
– Давай встретимся, – охотно предложил Слава.
Понятно, ему было бы интересно узнать, какое отношение я, которой он доверял и даже подарил свою замечательную и секретную картину, имею к преступникам.
– Мы будем сто лет договариваться о встрече, а ты эти сто лет будешь думать обо мне что-то не то. Давай я попробую прямо сразу сказать тебе всё, как есть.
– Да ерунда! – быстро ответил Слава. – Хочешь, машину пришлю прямо сейчас?
– Я за рулем, еду.
– Через полчаса около Филипповской булочной на Тверской, попадешь туда?
Я с сомнением посмотрела в окно. Всё еле едет, но я уже на Пресне…
– Да, буду.
За эти полчаса, что я ползла на тихо сопящей Мазде, не предназначенной для подобной езды – ну точно не для скорости пять километров в час делали японцы мою замечательную быстроногую красотку, – я несколько раз меняла решение.
Да, я наберусь смелости и скажу Славе о своих внезапно открывшихся способностях. Нет, я скажу, что следователи что-то напутали, просто мы по радио с Генкой говорили об этом инциденте, и шутили, и все перевирали, и на ходу выдумывали приметы преступников…
Да нет, ну что за бред. Я просто ничего не скажу. Отсмеюсь, отболтаюсь. А зачем тогда я еду на встречу со Славой? А я не приеду…
Я чуть не врезалась в затормозившего впереди «мерса». Нет, спасибо, только не сейчас. Включаем аварийку? Водитель, считающий, что он плохо себя чувствует, имеет право ехать на аварийке. А я чувствую себя плохо, я измучила себя непривычными сомнениями.
Я вообще-то – Стрелец. Я мажорный человек, родившийся зимой, в начале декабря. Мажорный не в том новомодном смысле, на меня не валятся горы швейцарского шоколада, и мой папа или муж не покупает мне третью квартиру, в которой по мраморной лестнице катятся, звеня, золотые монетки. Мажорный в музыкальном смысле – если музыка написана в мажоре, то и не стоит пытаться исполнять ее грустно.
Мама вынашивала меня девять месяцев, три календарных сезона. Всю долгую весну, которую мама никак не могла решить, рожать ли ей от моего никудышного отца, горе-изобретателя. Всё долгое жаркое лето, когда мама, наперекор отцу, продолжала работать в своей душной бухгалтерии. Всю сухую и холодную осень, которую мама, неожиданно смягчившись, просидела в кресле-качалке у окна, благосклонно принимая папину ненормальную заботу о ней и о будущем ребенке. Папа был так рад, ну уж так рад, что мама, видно, заранее невзлюбила меня за то, что я стала центром внимания в их маленькой семье. К самым родам мама так изменилась и внешне и внутренне, что за несколько дней до назначенного срока сходила на консультацию к психиатру. Она показала ему спортивную шапку, которую носила уже второй месяц, и коротко остриженные ногти.
– Понимаете, доктор, это не я. Как будто в меня вселился другой человек. Я вижу, что это ужасная шапка, и ничего не могу с собой поделать. Надеваю ее и сама себе в ней нравлюсь. Симпатичная такая, ловкая, быстрая… И хожу вот с такими безобразными ногтями, как мальчик. А покрасить не могу, раздражают цветные ногти.
Психиатр, по рассказам мамы, громко смеялся. И отсмеявшись, объяснил ей:
– Так в вас действительно живет другой человек. Мальчик, по всей видимости. Он будет энергичный, живой, носить кепки и спортивные шапки и, очень надеюсь, не будет красить ногти. А настроение у вас хорошее?
– Да слишком! Всё радует, всякая глупость, мой глупый муж тоже радует, кажется умным и беззащитным. Хотя я его на самом деле ненавижу! Шутки его дурацкие! Так я сама теперь все время пытаюсь шутить! Как шут гороховый!
– Вы так не горячитесь. Такое бывает. Вы вернетесь в саму себя после родов. Осталось немного подождать. А сейчас просто новая личность чуть-чуть замещает вашу.
Это одна из маминых любимых семейных легенд, которой она часто пугает малознакомых людей. Поедет куда-нибудь отдыхать и рассказывает в лицах, как я, еще нерожденная, заставляла ее изменять самой себе и носить ужасные шапки и острить по любому поводу.
Вот я и получилась мажорным, успешным, уверенным человеком. В красной кепке, надетой задом наперед, без маникюра, острословной и нелюбимой мамой. Последнее обстоятельство лишь придает мне твердости и желания выжить в этом мире, полном ловушек, условностей, невыполнимых или невыполняемых законов, подлости, корысти, глупости, в мире, для меня начавшемся когда-то третьего декабря. Как я еще до третьего декабря заставляла маму изменять самой себе и носить старую кепку моего бедного папы, я, увы, не помню.
Я – человек-позитив. Я не привыкла метаться в сомнениях и самоедстве. Я еду на встречу со Славой для того, чтобы хороший и порядочный человек не усомнился в моей дружбе и порядочности. Даже если для этого придется раскрыть ему мою странную тайну.
Я удивилась месту, которое мне назначил Слава, – неужели он пойдет в такое публичное место? Его знают и как политика, и еще помнят как спортсмена. С трудом припарковав машину в переулке, я пошла в сторону Тверской и увидела Славину машину. Он высунулся в окно и помахал мне рукой:
