Я не знала тогда – смеяться мне или плакать во время разговора со священником, рассказавшим мне несколько житейских историй со своими комментариями. А если есть люди, которые его безоговорочно слушаются? Поступают, как он им велит, не рассуждая и не задумываясь?
Только при чем тут сама церковь? Ни при чем. Просто после разговора с ним у меня ноги не шли в мою собственную, «домашнюю» церковь, где я когда-то крестилась в сознательном возрасте, по своему выбору, куда хожу, если что-то нахлынет – в основном, что-то плохое, то, что болит и требует выхода и помощи свыше.
Потом это прошло. Священник просто-напросто напомнил мне, что там, где человек, – там может быть ложь, высокомерие, стремление главенствовать любой ценой. Напомнил прописные истины о природе человека.
В путаных, неясных, свободно трактующихся шумерских мифах есть весьма своеобразная версия создания человека. Точнее, для них, для шумеров, это почему-то казалось непреложной истиной. Но мы-то знаем другую истину, которая нас устраивает гораздо больше, чем то, что оставила нам древнейшая, первая из известных нам письменных цивилизаций. Из тех, от которых остались письменные источники.
И это ведь не сюжет фантастического романа, это записи древних знаний – или древних же фантазий, как угодно. Неким людям – не нам, другим, похожим на нас сегодняшних, но жившим в три тысячи шестьсот раз дольше нас, нужно было золото для того, чтобы распылять его в атмосфере своей погибающей планеты. Они нашли это золото на нашей Земле, а именно в Африке. Но вот добывать его в южноафриканских копях было крайне тяжело. Странно, почему у них не было совершенной техники… Возможно, по каким-то причинам они не могли привезти эту технику на Землю? Или на Земле для нее не было источников энергии? Но об этом в мифах не говорится. А говорится, что те, другие люди, много знавшие и умевшие, сотворили себе чернорабочих из подручного материала. А именно: взяли яйцеклетку африканской обезьяны (или же древнего обезьяноподобного существа), смешали ее с глиной или с чем-то, похожим на глину, а также взяли свой собственный генетический материал. И в получившееся существо вдохнули непонятным нам доселе образом дух, сделавший это существо в чем-то подобным его творцам.
Эта версия никому, кроме нескольких ученых, не нравится и не может нравиться. Ведь гораздо лучше ощущать себя Творением Шестого Дня – последним, самым итоговым творением Всевышнего. Не самым удачным, правда, – иначе зачем было бы уничтожать всех в одночасье за грехи Всемирным Потопом? Ощущать себя не лучшим, но всё же творением настоящего Всемогущего, непознанного и непознаваемого в принципе, всевидящего, всезнающего, сотворившего горы и моря, свет и тьму, и нас в том числе.
Есть еще одна версия – для категорически неверующих, они всегда и во все времена были, те, кто пытается откреститься от высшей силы, кто чувствует себя вполне самодостаточными в огромном космосе, чтобы обходиться без помощи свыше, без самого верховного судьи – одного на всех. Их вполне устраивает, что обезьяна – или какой-то наш общий с обезьяной предок – лазил по деревьям, там и спал, и прятался от хищников, сбивал палкой бананы и кокосы и в результате миллионов лет эволюции научился строить дома и корабли.
Но все-таки насколько приятней знать, даже не сильно веря в библейские чудеса, что ты – безалаберное детище Всевышнего, неудачное, своенравное, слабое, но созданное тем, кто может и знает Всё, а вовсе не праправнучка макаки (ведь именно к этим обезьянкам ближе всего человек) с высшим образованием и правами водителя категории B. Тем более – не потомок какого-то искусственного существа, выведенного для конкретной практической цели, в пробирке, и брошенного здесь на Земле равнодушными и корыстными создателями – размножаться и расселяться, не понимая – зачем, для чего, почему мы именно такие…
Я пошла по церковному дворику к выходу с внезапной и очень ясной мыслью в голове – просто так нужно. Просто за все, чего у меня не было в жизни, за все, чего я была лишена, я теперь получила награду, которую по глупости и неразумности своей рассматриваю как тяжесть и даже прошу забрать ее у меня обратно. Награда эта – вот так мучительно, ежедневно, ежечасно ощущать душу другого человека, ее тоску, ее боль, ее усталость от череды непрекращающихся бед и страданий. И дальше – поступать уж как получится. Как повелит мне моя собственная душа. Вмешиваться, помогать. Или просто утешать. Или даже только переживать вместе с человеком, делить его страдание на две, пусть неравные части. Ведь если я заберу часть чьего-то страдания, его станет меньше?
Я обернулась на церковь и на секунду замерла. Спасибо, Господи. Я так слабо в тебя верю, так хочу быть умнее, так хочу понять твой замысел, так сомневаюсь в его безупречности, я ищу и ищу доказательств того, что все в мире совершается помимо тебя, – я читаю статьи по физике, биологии, я интересуюсь кварками и темной материей, я пытаюсь разобраться в теории струн и горячо верю, что скоро будет создана теория Всего, объединяющая законы макро– и микромира… Только вот почему сегодня, когда я шла в церковь, у меня в душе был сумбур и тоска, а теперь – покой и ясность?
То ли ты, Господи, просто обратил на меня свой взор – так, особо не разбираясь в мелочах, просто заметил, что вот есть я, крохотная, со своими проблемами. То ли я наконец во всем разобралась сама. Я ведь настолько совершенна и самодостаточна – самоорганизующаяся система с цифровым программным управлением. Цифры эти только никак мне узнать не удается. А так хочется – взломать таинственный код, преодолеть ограниченность своего разума, выйти за пределы собственного «я»… Поможешь, Господи?
Глава 28
Сутягин умер. Он не дожил двух часов до назначенной операции. Я теперь не смогу никому и нигде доказать, объяснить – прежде всего ему самому, что я предупреждала его, а вовсе не хотела навредить ему, сглазить. Хотя меня никто об этом и не спрашивал.
Я узнала о его смерти в редакции. Материал о моем бывшем друге уже пошел в следующий номер, и надо было срочно решать, ставить его или нет.
Нервный, злой Вячеслав Иванович, едва завидев меня, затрясся и замахал рукой:
– Давай, быстро! Зайди ко мне! Слышала уже? Он же там что-то по телевизору говорил о тебе, оказывается, незадолго до смерти? Ты умудрилась ему что-то накаркать?
Я вздохнула. И как мне ему объяснить? Уж точно – говорить сейчас правду не нужно.
– Я давно его, оказывается, знала, Вячеслав Иванович. Мы говорили о здоровье. Я посоветовала ему проконсультироваться у одного врача, вот и все.
– А с чего ты такие советы даешь, чтобы потом тебя и меня вместе с тобой могли позорить по телевизору? Ты что, врач?
– Нет. Просто он плохо выглядел.
– Да что ты говоришь! А вот я сегодня плохо выгляжу, потому что меня все за полчаса уже успели достать до печенок, и ты в первую очередь! И что, мне ты тоже посоветуешь к врачу сходить?
Я посмотрела на него. А может, сказать? Что ему не мешало бы сделать электрокардиограмму. Можно еще и магнитно-резонансную томографию головного мозга. Шеф так нехорошо краснеет, чуть только начинает кричать…
