Так, в Светлане Игоревне, маминой дачной приятельнице (которая и пригласила маму на занятие в школу "Космея"), мадам признала английскую королеву Викторию, а мама (я прикусила губу) была в прошлом несчастной Евой Браун. «Испарения» Евы Браун мадам нашла крайне неблагоприятными немудрено, что мама лишилась мужа, а младшая дочь попала в клинику пограничных состояний.
Я взвилась до потолка — да как ей взбрело на ум обсуждать с придурочной экстрасеншей мои переживания?
Мама понесла в ответ окончательную бессмыслицу, перемежая ее жутковатыми, нескладными стишками. Это и были знаменитые «строки» Марианны Багровой:
"В комьях грязи обрету истину,
Пускай смеются те, кто не призван".
Походило бы на хокку, когда б не полное отсутствие выразительности. И смысла.
"Зря ты, Глашка, — примирительно сказала Сашенька. — Это многим помогает, правда. Все сбывается — как в сказке".
Оказывается, все мы прилетели на Землю из Космоса. Тяжкая жизнь на Земле нам не подходит, и относиться к ней надо всего лишь как к временному этапу. Земляне ждут счастливого дня, когда в мир придет, прости Господи, Дитя Луны: оно родится у одной из участниц «Космеи» в самое ближайшее время. Узнать Дитя можно будет не сразу, а только после того, как он начнет говорить с Неведомым. Когда Дитя вырастет, оно станет новым Мессией, и каждый землянин, благодаря ему, просочится через главные орбиты и улетит в Космос — где истинная Родина.
"Не суди о неведомом, лучше отведай из чаши познанья, — выразительно продекламировала мама, и добавила: — Как специально для тебя, Глашка! Я вот, посмотри, тоже с верхним образованием, я врач, естественник, но ведь поверила Марианне Степановне… Ты бы видела, какие она творит чудеса! Да мы у нее таких потрясающих вещей насмотрелись! «Строки» лечат любое заболевание — у Светланы Игоревны была фибромиома с апельсин величиной, и что ты думаешь? Рассосалась! Только надо ходить на занятия постоянно, я вот Сашеньку уже позвала с собой… Завтра. И ты, Глаша, пойдем с нами!"
Сашенька поймала мой взгляд, как мяч руками, и тут же отбила:
"А что ты так смотришь на меня, Глаша? У Марианны Степановны есть специальные «строки» для беременных — говорят, рожаешь, как песню поешь!"
"Так же громко?"
"Так же легко, дурочка… Да где тебе понять! Вот Алеша меня понял, отпустил. Даже денег дал"
"Ага! — возликовала я. — Деньжат с вас за эти сокровища души просят немеряно, так ведь?"
"Надо ведь оплачивать аренду, — сказала мама. — И сборники «строк» издавать тоже денег стоит".
"Ладно, Аглая, не хочешь — не ходи! — наконец разозлилась Сашенька. Только, пожалуйста, не оскорбляй Марианну Степановну, как ты сделала с вишнуитами!"
"Ты начала читать газеты?"
"Мне Алеша рассказал. Что с тобой, Глаша? Раньше ты никогда не была такой злюкой! Ну что эти бедные вишнуиты сделали плохого тебе лично? Разве им нельзя верить в собственное божество? Слава Богу, у нас в стране есть право свободного выбора!"
"Действительно, слава Богу!"
"Не передергивай! — Мама хлопнула ладонью по столу. — Если ты не веришь в высший разум Космоса и Дитя Луны, это не значит, что у тебя есть право оскорблять наши чувства!"
"Да никого я не оскорбляю! Верьте хоть в Деда-Мороза, только не надо меня грузить своими дебильными стишками!"
Тут мама заплакала, и мне стало стыдно.
Если ей помогает вся эта чушь, значит, она имеет право на существование, так ведь? По крайней мере, «Космея» кажется довольно безобидной в сравнении с теми же вишнуитами.
Сашенька, наливая маме очередную рюмочку, добавила: "Знаешь, Глаша, все зависит от твоего собственного отношения — ведь при желании можно и вечернюю прическу обозвать "волосистой частью головы"".
Кто знает — вдруг Бугрова и впрямь творит чудеса?
Меня смутила детская восторженность, с которой мама и Сашенька говорили о мадам Марианне, и я согласилась встретиться с ними завтра у входа все в тот же ДК железнодорожников. «Космея» оккупировала Малый зал для систематических занятий.
"Больше никаких антисектантских заметок! — Вера наконец взялась за мое религиозное воспитание. — Поняла меня? Подавай как информацию, благожелательно, с интересом. Просто еще одна интересная сторона жизни. Всегда помни — ты работаешь на городскую газету!"
Я кивала, дивясь изменениям микроклимата — в последнее время Вере удалось смириться с моим существованием в мире журналистики. Кажется, она даже собралась выковать из меня достойную рабочую единицу.
Вчера Вера светилась от счастья, сбежав на встречу с каким-то типом. Алексей, кажется, Алексеевич. Сегодня она казалась крайне деловитой и с порога сообщила — будет отсутствовать до вечера. Мой поход в «Космею» Вера восприняла прохладно, но обещала оставить под него полторы сотни строк. "Сниматься такие не любят, но ты пиши, потом подберем фотографию. Только не делай репортаж, это второполосный материал — не хватало, чтобы нас обвиняли в пропаганде оккультизма".
"А это оккультизм?" — испугалась я, а Вера в сотый раз прильнула к зеркалу. Устало подняла бровь и сказала, что, разумеется, оккультизм. Но это не имеет абсолютно никакого значения.
Уже когда начальница выходила из кабинета, я спросила — не знает ли она, как позвонить депутату Зубову. Вера махнула рукой на стол: "Возьмешь в моем справочнике".
Там было целых два номера — рабочий и домашний.
"Приемная депутата Зубова", — откликнулся молодой, почти мальчишеский голос, и я, заикаясь, назвала свою фамилию. Голос попросил «минуточку», но куда раньше этого срока в трубке появился чарующий рокоток Антиноя Николаевича.
"Что случилось, дорогая?"
Я судорожно рассказала о своих планах на сегодня, но Зубов только зевнул в ответ.
"А у вас как дела?" — отчаянно спросила я: в зевке улавливались прощальные нотки.
"Сегодня — не поверишь! — выкакал крест".
"Кто?" — испугалась я.
"Глупый вопрос! В этом городе крест выкакать может всего один человек, и ты разговариваешь с ним прямо сейчас! Теперь я точно убедился в своей избранности. Я потом подарю тебе фотографию".
Из трубки понеслась автоматная очередь коротких гудков, настенные часы показывали половину третьего.
Космос ждал меня.
ГЛАВА 13. МАДАМ
Сашенька опаздывала, и мама начала кипятиться: "Неужели нельзя выехать раньше, Глаша, ведь у нее все возможности!" Даже проявляя недовольство Сашенькой, мама вымещала его на мне.
Наконец сестра вышагнула из «BMW» — на водительском месте восседал Лапочкин в шапке из баргузинских соболей: "Привет, Зойпетровна, привет, Глаша, тороплюсь, простите". И тут же дал по газам.
"Не слишком вежлив", — читалось в маминых глазах, впрочем, если бы она знала подоплеку такого поведения, то согласилась бы: Сашенькин муж — более чем джентльмен.
