Горелов отнимает у Маши очки и возвращает их Витечке.
Все они уже сидят за столиком, накрытым, к счастью для Оксаны, длинной скатертью. Под этой скатертью легко спрятать ноги в драных сапогах.
Маленькая Юля говорила вместо «драные» — «дряные». Соединяла два значения в одном слове. Дрянная мать Оксана не может спокойно сидеть за столиком, думает, как там дети. Миша так плакал…
— Я позвонить, — говорит она мужу, но ему это неинтересно. Оксана идет к гардеробу, там висит под колпаком тяжелый металлический телефон с черной трубкой.
— У нас по жетонам, — любезно поясняет гардеробщик. — Желаете жетон?
Оксана желает, покупает. Потом звонит, ждет, пока Юля ответит — и за то время, которое тянут на себя четыре длинных гудка, представляет самые разные ужасы. Открыли дверь бандитам. Уронили на себя зеркало. Выпали из окна.
— Алло! — милый голос дочки.
— Юляша, у вас всё нормально?
— Нормально, — вздыхает Юляша. — Миша спит.
Вот что ненормально — это оставлять дома таких маленьких детей. Юле — шесть, Мише — четыре. У Оксаны — нет выбора.
— А можно еще посмотреть телевизор? — спрашивает дочь. — Тут передача с фокусником.
— Пять минут, — разрешает Оксана. — Я скоро приду, Юляша. Не волнуйся и дверь никому не открывай.
Дочка уже повесила трубку.
В зале тем временем заняты уже почти все столики. По сцене — как ладонь Горелова по Машиной спине — жадно шарит фиолетовый луч прожектора.
Как это они пропустили открытие такого клуба?
Витечка шепчется с Леной, Маша смотрит в пустую тарелку безумным взглядом. Горелов жует губы, размышляя. Можно бы заказать какую-то еду, но у них мало денег. А заказать всё равно что-то нужно — представление только для клиентов, с важностью объяснил официант.
Решили — водку.
Оксана садится рядом с мужем.
В этот самый момент выключается свет — а когда он загорается снова, на сцене стоит фокусник.
Это молодой мужчина в черном плаще, из-под которого видна голубая, как у милиционера, рубашка. На лице неровно держится улыбка, как будто ребенок приклеивал. Прическа с длинными залысинами, похожими на рога. Не красавец, в общем, хотя Горелов так не считает. Его диагноз — Ник Кейв.
Фокусник кланяется и трясет руками, словно пытаясь вызвать гром. Или хотя бы аплодисменты.
Горелов забывает о симпатичном сходстве с Кейвом и бьется в фальшивом восторге. Витечка свистит. Оксана ненавидит свою жизнь.
— Добрый вечер! — фокусник слишком близко поднес микрофон ко рту, и зрители морщатся от неприятного свиста. — Сегодня для вас буду выступать я, иллюзионист Геннадий Цыкин, и моя прекрасная ассистентка — Снежана!
Ассистентку опишем с красной строки.
Бывают такие женщины — недолепленные. Скульптор устал или умер, а им таким — жить. Плечи у Снежаны — широкие, ноги — жилистые и шишковатые, а шея и грудь отсутствуют. Лицо — уральская деревня, рост — чуть выше семилетней Юли. Но — гордый взгляд! Но — блестящий купальник! Но — волосы красные и торчат во все стороны!
— Пиаф? — засомневался Горелов.
Оксану поразило серьезное лицо ассистентки, да и вся она была собрана, как в кулак. Даже когда Лена с Витечкой захохотали, услышав слово «прекрасная» (Горелов, ликуя, колотил по столику) — даже тогда на ее некрасивом лице не мелькнуло ни тени растерянности.
Шоу тем временем началось. Геннадий Цыкин доставал из рукава цветные атласные ленты, связанные между собой, как те веревки, с помощью которых совершают побег из тюрьмы. Поднимал цилиндр, показывая, что он пуст изнутри, — а потом там появлялся цветок в горшке.
— Прям как наперсточник, — зевнула Лена.
Маша возила по столу пепельницу так, что Горелов никак не мог попасть туда сигаретой.
Прекрасная Снежана вышагивала по сцене, купальник искрился и отвлекал внимание от Геннадия Цыкина, затеявшего какой-то особо сложный фокус — возможно даже, гвоздь программы. Во всяком случае, музыку сменил барабанный треск — и ассистентка изогнулась в затейливой позе.
Вуаля! Только что фокусник держал на ладони игральную карту, разорванную на две половинки, — и вот она уже вновь предъявлена залу, целая и непоруганная. Туз пик.
— Мы здесь должны хлопать? — спросил Витечка. И тут же начал аплодировать, как на концерте, подняв руки перед лицом.
Горелов орал «браво». Лена хохотала. Маша уронила пепельницу, поднялось облако пепла.
Оксана поймала взгляд фокусника — так ловят волан в бадминтоне. Он был искренне счастлив, не чуял издевки. Кланялся, распахивая плащ и прижимая ладонь к шее. Там пульсировала горячая кровь художника, который только что раскрыл людям свой дар.
Прекрасная Снежана была не столь наивна — ее лицо вдруг стало серым, как будто бы до него долетело пепельное облако.
Люди в клубе молчали, а их столик — бесновался. Каждый новый фокус Цыкина — как на беду, один нелепее другого — вызывал у Горелова и Витечки бешеный восторг. Можно было подумать, они приветствуют Гарри Гудини.
Глаза фокусника сверкали — его искусство дарит людям такую радость!
Оксана боялась поймать еще один взгляд этих сверкающих глаз, поэтому ломала зубочистки и выкладывала из них буквы на скатерти. Ю Р И К. Пришел официант, смахнул «Юрика» в ладонь и принес счет. Шоу завершилось распилом прекрасной Снежаны. Потом она тоже явилась публике в изначальном виде — и кланялась так, будто хотела достать руками до пола во время производственной гимнастики.
— Бис! — верещал Витечка. — Верните чародея!
Прекрасная Снежана обернулась и пронзила Витечку взглядом, как шпагой.
— Может, по домам? — робко предложила Оксана.
Горелов заёрзал:
— Давайте лучше так. Вы с Витечкой еще здесь посидите, а я девчонок уведу к нам. Лена пьяная, Маша под кайфом. А дома еще и дети одни, ты про них забыла!
— Я помню, — сказала Оксана. Она прекрасно поняла, что задумал Горелов: уложит спать Лену и пристроится к Маше, или наоборот. Главное, чтобы жены рядом не было. Странно, что Горелова всё еще смущали такие условности.
— Если бы я была индейцем, — сказала она, — я взяла бы себе имя Оксана Пятая Нога.
— Ты была бы не индейцем, а скво, — возразил Горелов. — Ну так что, посидите еще?
— Посидим, — сказал Витечка. — Статус скво!
Он помог другу вытащить полуживую Машу в гардероб. Лена шла сама, качаясь, как тонкая рябина из песни. Оксана видела, как ее муж одевает обеих девочек — застегивает пальто, подает шарфики. На бледную Машу даже беретку напялил. Она видела всё это — и не понимала, почему не бежит за ним следом, как сделала бы еще два часа назад, как, собственно, она два часа назад и сделала.
