Книга Третий роман писателя Абрикосова, страница 15. Автор книги Денис Драгунский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Третий роман писателя Абрикосова»

Cтраница 15

Прохоров поспешно опустил глаза в ее наметки-наброски. Сначала он перелистал весь текст, просмотрел его по диагонали, а потом, вернувшись к началу, стал читать подробно. Итак, уважаемые члены ученого совета, что же нам предлагает соискательница Санчукова? Санчукова, как явствовало из начальных рассуждений, предлагала новые, принципиально новые, мощные методы вероятностного прогнозирования – было весьма интересно и оригинально, но как-то слишком лихо: по существу, Санчукова хотела создать новый раздел науки. Впрочем про себя усмехнулся Прохоров, именно таковы требования ВАКа к докторским диссертациям… Но на следующей странице ему стало не до смеха – он с ужасом понял, что не все понимает. Нет, конечно, в общем и целом он понимал, какую задачу ставит перед собой Санчукова – так сказать, на уровне здравого смысла, – но очень слабо понимал, каким образом можно эту задачу решить. И он напрягал голову, и в голове происходила какая-то перефокусировка, и вдруг становились ясными конкретные пути, которыми собиралась двигаться Санчукова, но зато совершенно ускользала, расплывалась общая идея, и в затылке была бессильная тяжесть – зачем все это высокоумие? Кому? И Прохоров изумился, что у него возник такой оскорбительно нематематический вопрос. А может быть, он на самом деле не математик? Раз он спрашивает «зачем»? Раз не может разобрать, что понаписала девчонка, кандидат наук? А кто он тогда?

Он поднял глаза и поглядел на Санчукову, и ему показалось, что она тайком улыбается. Замечательно. Так вот, может быть, я и не математик, но я профессор математики! Чуете разницу, милые мои кандидаты наук? Не чуете? Ну я вам постараюсь доходчиво объяснить… Кстати, буквально на днях ВАК утвердил Прохорова в звании профессора, так что теперь жена могла привинчивать к двери вожделенную табличку – и вдруг такой, можно сказать, ушат холодной воды. Но дело, в сущности, вовсе не в этом. Стыдные мысли – Прохоров быстро с ними справился, поскольку он вполне реалистично оценивал масштабы собственного дарования, был человеком вовсе не завистливым, и поэтому он совсем уже был готов поздравить Санчукову и добавить какую-нибудь чисто профессорскую пошлость – мол, нам время тлеть, а вам цвести. Но решил дочитать до конца.


И оказалось, что та самая занятная проблемка, которая уже почти двадцать лет томила Прохорова, та самая идея, которую он холил, лелеял и вынашивал, на которую так надеялся, о которой боялся говорить вслух, но, очарованный дурень, хотел от щедрот своих поделиться с Санчуковой, – так вот, эту самую идею-проблему Санчукова исчерпывающе проанализировала в качестве частного случая некоей более общей теории. Своей теории. Прохоров чуть прикрыл глаза. На секунду захотелось попросить у нее пощады – вот так просто взять и сказать: «Анна Андреевна, Анечка, пожалейте, милая, не надо… Вы же такая молодая еще, у вас все впереди, и вы ведь женщина, жена, у вас обязательно будет ребенок. Может, не один… Зачем вам все это? А у меня больше ничего нет. Пожалейте меня, оставьте меня, оставьте!» Ну, конечно, таких слов он бы никогда ей не сказал, даже похожих, но, наверное, он сумел бы просто поговорить с ней по-человечески, сумел бы спокойно объяснить, что ее замысел – это слишком дорогая брошь на ситцевом платьице институтских планов. И она бы все, конечно, поняла, и они вдвоем бы что-нибудь придумали, тихо бы спланировали тихую докторскую, тихо бы ее защитили, а потом бы он ее тихо спровадил в любое распрестижное место, на уши бы встал, – а там, Анечка, вперед, заре навстречу. И при этом она бы считалась его ученицей.

Но тут он снова поднял глаза и посмотрел на нее. Она сидела, бесцеремонно вытянув свои неожиданно красивые ноги, сводя и разводя носки растоптанных летних туфель, глядела в окно и, что называется, ворон считала. И по ее бестревожному лицу Прохоров ясно понял, что весь этот визит с наметками-набросками плана – для нее просто формальность, и предстоящий разговор с ним – тоже формальность, и сам он для нее совершенно пустая формальность, которую зачем-то нужно пройти, а не пройти – так перешагнуть и не оглянуться. И тогда Прохоров громко захлопнул папку и сказал, что рекомендовал бы сосредоточиться на решении конкретных прикладных задач, и не надо забывать, какое слово стоит в названии института: «Прикладной! Вы поняли, Анна Андреевна, – при-клад-ной! А всем вот этим вы вольны заниматься в свободное от работы время, кстати, я, например, уже разучился отличать, где у вас свободное время, а где служебное! Где вы были в четверг, в ваш присутственный день?!»

На что Санчукова, чуть пожав плечами, объяснила, что была на конференции в МГУ, о чем в табеле загодя была сделана запись, после чего спросила, не имеет ли глубокоуважаемый руководитель сказать что-нибудь по существу прочитанного – ведь ее вроде бы пригласили обсудить план диссертации, а не выговоры выслушивать. Прохоров тоже пожал плечами и, постукивая пальцами по санчуковской папке, сказал, растягивая слова, что все это весьма, весьма, в общем, мило и занятно и демонстрирует весьма, весьма незаурядную голову, но в целом это некий структуралистский экзерсис, да-с, структуралистский экзерсис, и пока не более того – Прохоров умел-таки подпустить словцо.

Но Санчукова вдруг подобралась и поджалась, встала с кресла, замяв сигарету в пепельнице, почти вырвала у него из рук папку и сказала, что, к счастью, он – не единственный специалист, который может оценить ее, так сказать, экзерсисы!.. Конечно, он и теперь мог, мог обратить дело в шутку, при этом изящно, но крепко поставив Санчукову на место, но все это пришло в голову Прохорову много позже, а тогда он позорно заорал, что она забыла, с кем разговаривает, и что он, конечно, сам виноват своей дурацкой добротой и либеральностью, распустил сотрудничков, и напирал все больше на дисциплину – в общем, потерял лицо, и закончил свой гневный вопль традиционным «можете идти!».

Или «вы свободны». А может быть, «я вас не задерживаю». Прохоров не помнил точно. Да и какая разница, разве в том дело? Он сидел за столом, косился на дверь, только что захлопнувшуюся за Санчуковой, и всем телом чувствовал, как пакостно устроен мир. Он, такой талантливый и успешный, профессор в сорок один год, такой милый и обаятельный, такой черноусый и стройный, у него есть жена и дочка, они обожают его, ходят на цыпочках, когда он работает, у него на столе разложены английские трубки, у него доберман-медалист, у него только что обставленная трехкомнатная квартира, – и все это, столь справедливо и заслуженно доставшееся ему, все это полетит к чертям собачьим, на свалку, на обочину, в придорожный хлам – и все только потому, что какой-то лохмато-бородатый Артем, преподаватель полиграфического техникума, приметил зачуханную девчонку, женился, обогрел-обласкал, направил на путь, а дальше вы и сами знаете. Все полетит, думал Прохоров, потому что главное – это не чины и деньги, главное – это самоощущение, и вот его-то Прохоров и потерял, и его прямо ломало и крутило от всего этого, просто физически знобило, будто он промок на сквозняке. Одна радость – сегодня, с божьей помощью, четверг, а с понедельника он в отпуске. Отдохнуть, отвлечься, а то и в самом деле – дурацкие какие-то мысли в голову лезут.


Однако вечером он позвонил Санчуковой. Нет, разумеется, он не просил у нее прощения, но сам звонок был просьбой простить и признанием вины, и Санчукова это прекрасно поняла, потому что не стала хмыкать и напускать холода, а говорила с ним очень хорошо, даже весело, и Прохоров глаза прикрыл от ее великодушия и ласки, нет, честное слово, он никогда не встречал таких милых, таких чудесных людей, как она. И под конец он все-таки набрался решимости и сказал, что он, в общем, погорячился, и она, наверное, знает, как он на самом деле к ней относится, и он, конечно, ей во всем поможет, пусть она в нем не сомневается и не обижается на него. «Да что вы, при чем тут… – тихо сказала в трубку Санчукова. – Просто жить очень как-то… так…»

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация