А она прощала. Целовала, говорила: “Ну, ничего, погорячился, бывает, я тебя очень люблю”.
Но любое святое терпение кончается когда-нибудь.
Так что она совершенно права была, что меня выгнала».
«Он прекрасный человек был — был и остается, надеюсь… Я прямо сразу, когда он рядом со мной оказался в театре — в ту же секунду почувствовала: это он. Тот человек, который мне нужен. Сильный, надежный. Красивый, благородный, умный. Сдержанный. Он именно такой и оказался. Верный: ни разу в сторону не посмотрел, хотя ой-ой какие акулы вокруг плавали. Он меня просто обожал. Пылинки сдувал, в прямом смысле: вот я случайно забуду раковину обтереть после прически, через минуту вспомню, что там волосами засыпано, прибегу — готово, все сияет, и ни намека.
А дура я была. Дура и сволочь, и блядь к тому же. Сама не знаю почему. Он ведь роскошный мужик был, до обморока меня уделывал, а я из постели вылезала, шла на работу и там давала… начальнику? Ха-ха, если бы. Кому попало. Мальчику-стажеру, просто так, назло всему свету. Злая была, сама не знаю на что. Вроде хороший муж, любящий, верный, непьющий, мягкий, добрый — а меня все в нем бесит. Дома оставаться не могла: все вечера по подружкам или хахалям, а он с ребенком сидит, книжки читает. Орала на него, а иногда била. За что? Смешно. Знала б за что, убила бы. Шутка такая, чисто мужская… Ну, к примеру, купит он себе галстук, а я ему: “Ребенку бы лучше купил свитерок, дерьмо такое!” Он тихо: “Зачем ты ругаешься?” — а я ему с размаху в морду. Иногда в нос попадала, кровь брызгами, кошмар. Так стыдно…
А он все прощал. Вот буквально высморкает кровь, умоется, обнимет меня и говорит: “Всё, всё, забыли, дальше живем, весело и дружно”.
Но, конечно, наступает какая-то последняя капля.
В конце концов он все-таки ушел. Я бы тоже так сделала, на его месте».
тест
Никогда всегда
Я никогда не мучил животных.
Я никогда не выпивал больше 200 граммов водки (или больше 1 бутылки сухого вина или больше 5 бутылок пива) за один вечер.
Я никогда не выкуривал больше 15 сигарет в сутки.
Я никогда не принимал наркотические или психотропные средства.
Я никогда не испытывал неприязни к своему отцу.
Я никогда не удовлетворял половое влечение необычным способом.
Я никогда не рассматривал свой кал в унитазе.
Я никогда не обращался к врачу с жалобами на сильную головную боль, плохое настроение или постоянную усталость.
Я никогда не считал ступеньки на лестницах.
Я всегда учился на «хорошо».
Я всегда работал добросовестно и прилежно.
Я всегда знал, что существует Бог (или некая Высшая Сила).
Я всегда делал утреннюю зарядку, а потом принимал душ и растирался махровым полотенцем.
Я всегда ходил с ребенком гулять по воскресеньям.
Я всегда целовал жену после полового акта и говорил ей «я тебя люблю».
Я всегда уважал своих родителей, и родителей жены, и вообще старших, и начальство на работе, и руководство страны.
Я всегда подавал нищим старикам или инвалидам.
Я всегда тщательно запирал дверь, даже если выходил буквально на минуту.
Но вот почему, почему, почему поздним вечером 31 декабря, когда я стоял один на автобусной остановке, ехать к теще и тестю на Новый год — жена была уже там, она еще утром уехала помогать готовить, — почему, когда к остановке подъехала машина такси, и высунулась девушка, и спросила, где тут ресторан «Вермильон», вы не скажете, как тут по улице номера идут, дом сто семнадцать — это вперед, или мы уже проскочили? — почему я ее вытащил наружу и убил головой о бордюр тротуара?
Не знаю.
феноменология русского духа
Некто в белом
Сережа Корданцев умер чуть за пятьдесят — рано, конечно. Пил, курил, себя не жалел, сутками что-то писал. Вечером кофе, ночью снотворное, утром опять кофе, и вот так вся жизнь.
Он все время куда-то бежал. В библиотеку, на семинар, по бабам, просто к приятелям выпить чуть-чуть… Он говорил своей жене Гале: надо обсудить ряд вопросов с рядом лиц. Говорил на бегу, глядя в сторону, садясь в лифт. Поэтому Галя на него орала и сын его не любил.
Он вообще-то подавал надежды, еще когда учился, и особенно потом, когда ходил в кружок Южнорецкого, помните? Кандидатскую защитил довольно рано, а вот докторскую не вытянул. Противна ему была вся эта формальная бодяга, рецензенты и отзывы — вот как он говорил. Другие, правда, говорили, что ему просто-напросто заворачивали текст. Хотя третьи говорили, что диссертация была просто гениальная. Ну, издал десяток статей и две брошюрки, одну еще при Советах, в 91-м, библиотечка «Знание», а вторую недавно, за свой счет, тираж 300 экз. Доцент в пединституте. Старый пестрый свитер. Седые патлы. Желтые от табака пальцы.
Ну, вот и умер.
Похороны в среду. Галя обзвонила человек двадцать родных и близких.
Но вдруг всем вокруг — друзьям, приятелям, коллегам и случайным знакомым — всем вдруг стало просто невыносимо, просто до боли душевной жаль Сережу Корданцева. Наверное, его все-таки любили. Все засуетились, забегали, звонили друг другу, даже в другие города, собирали деньги на венки, кто-то громко плакал в телефон, кто-то нашел и напечатал старые фотографии, а кто-то предложил переиздать его труды.
На похороны пришла целая туча народа, человек двести или даже больше.
Говорили речи. Говорили, кого мы потеряли. Говорили, что ушел настоящий философ, выдающийся философ, великий русский философ, вот. Цитировали его труды. Девочка-студентка плакала, вслух читая его отзыв на свою курсовую, и клялась продолжать его дело. Престарелый академик сказал: «Сережа! До свидания! Мы с тобой скоро встретимся и обо всем договорим, доспорим!»
Галя, его жена, стояла у изголовья гроба, делаясь все более мраморной и величавой: бедная жена непутевого доцента на глазах превращалась во вдову великого русского философа. Люди, обходя гроб, почтительно целовали ей руку.
И вот тут появился этот в белом.
Кстати, никто толком не мог рассказать, во что он был одет. Одни говорили, что он был в белом халате и белых широких брюках, похожий на служителя морга. Другие вспоминали, что он был похож на индийца — они ведь тоже носят белое. А третьи уверяли, что на нем был дорогущий и моднейший светло-кремовый костюм.
Но неважно.
Этот в белом вышел из толпы, стал у гроба, простер руку и сказал:
— Вставай! — и исчез.
Все вскрикнули, раздался страшный грохот, а потом треск. Это разлетелся гроб, и Сережа Корданцев встал, потирая поясницу и стряхивая с себя цветы, и спросил жену:
