* * *
Вечером, после такого суматошного дня, Диана пригласила его к себе – выпить кофейку.
Дубравин с интересом приглядывается к гостиничному женскому бытию. Странное дело. Он живет в таком же одноместном номере, как и она. Но как все разительно отличается! Он зашел к себе. Бросил вещички в угол. Зубную щетку в стакан. И живет. У нее же все расставлено, разложено по полочкам. А вещей и вещичек – не меряно! И все оказываются для чего-то нужны. Даже игрушечный Микки-Маус, что устроился на гостиничной подушке: наверное, она с ним спит в обнимку!
Дубравин устраивается поудобнее в кресло за маленький столик и мужественно глотает ненавистный горький кофе. Между делом поглядывает на хозяйку-красавицу и хлопотунью. Наконец, она успокаивается. И усталая, сначала присаживается на кровать напротив, а потом и вытягивается на лежанке. Дубравин вспоминает, как с «зеленой стоянки», точнее с пляжа, куда потом причалила их шхуна, возвращались на борт участники семинара:
– Представляешь! – вдохновенно говорит он. – Все собрались. А четверых нету. Боба Вшиневецкого, Степы Гомонюка, Юрки Кулибабера и Степнева. Мы уже и так и сяк. Начали хором кричать: «Уа, ау! Мы отходим! И вдруг из ближайших кустов появляются. Четыре карлы. У каждого под мышкой бутылка водки. И все настолько бухие, что еле держатся на ногах. И вот они, этак гуськом-гуськом, держась друг за друга, идут по бережку к кораблю. К трапу. А трап, видела же, какой хлипкий, незакрепленный. Вибрирует. Я тут же поспорил с Андреем Паратовым, что они свалятся в воду…
Диана слушает его, прикрыв глаза, и непонятно, засыпает она или притворяется. Он уже начинает беспокоиться: не пора ли сваливать? И вдруг неожиданно, но с какой-то натугой и вызовом в голосе она произносит:
– Иди сюда!
– Свалились! Грохнулись! – по инерции продолжает он свой рассказ. И столбенеет от ее призыва.
– Иди сюда! – нетерпеливо повторяет она.
Она сама начинает расстегивать ремень на брюках. Освобождает его от одежды и одновременно тянется к нему, целует, прихватывая и покусывая губы. Он, не привыкший к такой женской активности, послушно поворачивается и раздевается. А она уже наверху. Он только и может, что держаться за ее бедра и гладить грудь под ажурным лифчиком…
Через полчаса она возвращается из ванной. Ложится рядом с ним:
– Ну как тебе? Хорошо со мной?
– Очень хорошо! – отвечает он и пытается ее поцеловать.
– А он говорит, что я холодная. Никакая в постели. Муж мой! Дурак!
«Э, – думает Дубравин. – Так это она от досады тут со мной возится. А я-то, дурень, думал, что от интереса, от огонька, любви!»
Они лежат некоторое время. Диана холодно целует его в щеку. И твердо, словно ничего не было, произносит:
– Завтра тяжелый день. Я устала. Мне надо поспать. Давай разойдемся!
Вторично ошеломленный за этот вечер, Дубравин торопливо покидает ее комнату и перебирается к себе в номерок. Уже засыпая, он все удивляется превратностям судьбы: «Нет, шалишь! Будешь моею! Еще будешь шептать о счастье, засыпая на моих руках!»
* * *
С утра начинаются хлопоты. Протасов, злой как черт, собирает их, организаторов семинара, у себя в номере. Едва только рассаживаются, как он налетает на Дубравина:
– Мне вчера сказали, что ты сам единолично распределяешь доли, которые мы даем регионалам?! Так что некоторые из них получили во вновь регистрируемых предприятиях по десять процентов, а некоторые по тридцать. Чем ты это объяснишь?
Видно по его тону, что он раздражен не тем, что люди получают разные доли – наплевать ему на них, а тем, что в таком важном деле, как распределение собственности, пусть даже мифической, еще только возможной, Дубравин обходится без него.
– Так я же к тебе несколько раз подходил с учредительными документами, ты мне что сказал? «Саш, разбирайся, мне некогда!» Я и разбираюсь.
– Когда такое было?
– Да хоть на прошлой неделе с ростовчанами! Ты забыл?
– Ну да, точно было! – замечает, чертя ручкой на белом листке бумаги, Андрей Паратов. – Это при мне и было. Он к тебе заходил.
– Точно, я помню! – добавляет четвертый член концессии – Петр Чулёв.
– Хм! Ну, может, я и был занят в тот момент. Ты мог бы позже подойти!
«К тебе подойдешь! Вечно где-то носишься! – думает Дубравин. – Это я сижу и пашу. У тебя же другая функция. Генерировать идеи». Но говорит он другое:
– Ладно, давайте установим порядок – все делают пометку на документах, что посмотрели. А потом я или Протасов их окончательно подписывают.
– Я сам буду подписывать! – уже более спокойно буркает Протасов.
– Бога ради! Я даже буду этому рад! – добавляет Дубравин. Он прекрасно понимает мотивы Владимира. И уже знает, по каким правилам идет игра. Не первый раз они удерживают его от опрометчивых и скоропалительных выводов и решений. И таким образом спасают ситуацию. Судя по всему, так эта схема и будет действовать в дальнейшем.
Но есть еще один аспект управления. Мало-помалу они сошлись, сдружились с Андреем Паратовым. И как-то даже договорились поддерживать друг друга. Так, что кроме схемы «три плюс один» начала вырисовываться другая – «два плюс два».
Утреннее совещание плавно переходит в русло обсуждения впервые увиденных партнеров. И пока трое его компаньонов описывают в разных эпитетах представителей Ростова, Самары, Петербурга, Дубравин, поддакивая, думает совсем о другом.
За завтраком в писательской, накрытой белыми скатертями столовой он встречается с Уржумовой. И в простоте душевной думает, что эта встреча станет продолжением вчерашнего свидания. Но ничего подобного. Диана холодна, неприступна и всем своим видом показывает, что он пришел такой натужный и здесь совсем ненужный.
У Дубравина опыта в таких делах мизер. Советоваться с кем бы то ни было ему нельзя. Пойдут слухи. Вот он сидит за столом. И гадает. А что бы это значило? Такое ее поведение?
Невдомек ему, что опытная в разводках мужиков Диана прекрасно знает, как надо держать их на привязи. То приближать. То отталкивать. Чтобы мужчина никогда не был уверен в том, что она его. Верная своей женской тактике, проверенной веками и тысячелетиями, она как крючок использует мужские страсти, понимая, что чем сильнее мужчина, тем больше он будет уязвлен в своем самолюбии.
Дубравин недоумевает, злится, ловит Диану в коридоре, чтобы поговорить с нею, прояснить ситуацию.
Бедный провинциал и простак! Столичные штучки, а Диана несомненно столичная штучка или щучка, кому как нравится, так просто в руки не даются. Да и что он может ей предложить? Вечную любовь? Красивый роман? Он и сам еще ничего не знает, кроме охватившей его страсти.
А для нее он так, эпизод в длинной цепи любовников, которые ну никак не затрагивают ее жизненную женскую сущность. Она перебирает их, как садовник цветы. Нюхнет и выбросит. А этот Дубравин в силу своего упрямства, какой-то прямолинейности и тяжеловесности никак не может понять, что жизнь и секс – это просто такие легкие приятные вещи. Вот и заморачивается. Ну и пусть.
