На юбилее у дяди Марата он сидел рядом с этим аксакалом. И тот объяснял ему, молодому сопляку, что суверенитет любого государства появляется только тогда, когда соблюдаются три важнейших условия. Первое – государственная граница. Второе – армия для ее защиты. И третье – самое важное. Амантай вспомнил раскрасневшееся, со слегка хитрым выражением лицо старика, когда он многозначительно замолк и, подняв тощий палец вверх, наконец, просто сказал:
– Собственные деньги!
Казахстан долго еще держался сначала за советский, а потом за российский рубль. Страшно было. Но российские умники-либералы все-таки вытолкнули их в свободное плавание.
Когда премьер-министр республики поехал в Москву на переговоры об увеличении наличности для новой страны, Егор Гайдар ему прямо сказал:
– Кредит дадим в рублях, но возвращать его будете в долларах.
Такая вот у них была национальная политика. И вот теперь у нас есть все. Есть гимн, штандарт, граница, таможня. И он едет встречать свои деньги.
Сегодня они просто бумага, упакованная в плотные брикеты. Но завтра, завтра эти разноцветные фантики, эти бумажки вольются в сберкассы, магазины, попадут в руки людей. И как новая, свежая кровь дадут толчок экономике, самой жизни, которая замирает сегодня на всем гигантском пространстве нового государства.
Вчера он летел над степью, над землей своего народа. И ему было страшно. Он вглядывался в это гигантское застывшее внизу пространство. И понимал, что там огромная территория, на которой каждый день выживает теряющее блага цивилизации, а вместе с ними и человеческий облик, население. Вся земля покрыта сегодня незасеянными полями с ржавеющими остовами тракторов и комбайнов, с чудовищными мертвыми заводами, угольными разрезами, урановыми рудниками, шахтами. И степная вьюга зимою будет заносить это пространство, эти линии электропередач, нитки газопроводов.
И Казахстан, его любимый Казахстан станет местом глобальной катастрофы, ужасного сна человечества.
Но он верит, что этого не случится. А народ сможет удержать жизнь на этих пространствах. Иначе все, что они делают сегодня, бессмысленно.
* * *
Аэропорт встречает его оцеплением из автоматчиков. Молодой усатый казах-лейтенант, командующий группой, останавливает взмахом руки его черную «Волгу». И словно извиняясь, что причиняет такое неудобство большому человеку, наклонившись к открывшемуся окошку произносит:
– Лейтенант Казакпаев. Извините, абеке, но туда нельзя! Спецрейс пришел из Лондона. Что-то грузят.
– Мне можно! – Амантай небрежно показывает свое удостоверение. А водитель достает откуда-то из бардачка красивый пропуск с новым флагом-гербом республики. Желтым солнцем на иссиня-голубом небе.
Растерявшийся лейтенант машет рукой ребятам в камуфляже. И те расступаются перед ними.
«Вот и все, – думает Турекулов, глядя на то, как по грузовой панели ИЛ-76 сползают на рога автокаров громадные, обвитые синтетической пленкой контейнеры. – Вряд ли люди, которые стоят и снуют вокруг, знают, что находится здесь, на бетонке взлетно-посадочной полосы».
И только несколько человек, в том числе и он, Амантай Турекулов, понимают, что здесь спрессованное в брикеты, плотные «кирпичи», едет по конвейеру, будущее его страны, его народа.
IV
Он пришел к Протасову – наниматься в коммерсанты.
Как ни странно, такой важный человек, как Владимир Протасов, сидит на этаже не в самом лучшем, мягко говоря, месте. Кабинет его не располагается, как должно быть по капиталистической идее, в главной редакции, а находится в общем ряду с кабинетами других рядовых редакторов. Более того, дверь его – напротив дверей общественного туалета. Что даже по меркам социалистического чиноположения ну никак не вписывается в общий формат.
Проблема проста, как Колумбово яйцо, – коммерсантов в редакции не любят. Ввиду разверзающейся на глазах финансовой пропасти их снисходительно терпят, но не более того. Пусть они носят «золотые яйца», но не смеют вторгаться не только в саму газету, но и даже на территорию, где обитают «творцы».
Зато внутренность кабинета бывшего редактора отдела рабочей молодежи, а ныне по совместительству главного коммерсанта, выгодно отличается от обставленных в древне-советском стиле обиталищ газетных богов. Новенькая, как с иголочки, полированная мебель. Невиданная роскошь – личный факс. Телефонные аппараты самых современных моделей. Кожаные черные кресла на колесиках. Расписные китайские чайные сервизы. Холодильник. А самое главное – красивая, тихая секретарша, как непременный атрибут успеха, довершает интерьер, в котором обитает наш «меркурий».
Сюда-то, в это маленькое вместилище кооперативной роскоши и комфорта, направляет свои стопы Александр Дубравин.
Он уселся напротив Протасова на кожаном диванчике для гостей. И повел такую смущенную, драматическую речь:
– Вот, Володь! Пришел к тебе. Работать хочу!
Дубравин долго маялся, размышлял перед тем, как идти «наниматься в коммерсанты». Но, с одной стороны, его подталкивает стучащаяся в двери их квартирки нужда. С другой – понимание того, что журналистика высшего класса на сегодня умерла. И он, как человек живой, думающий и азартный, хочет попробовать себя в новом, неизвестном деле: «А чем я хуже тех ребят, что снуют сегодня туда-сюда по этажу?! Ничем! Взять того же Колю Сурнина – он уже приобрел свои четыре “д” – диплом, дом, дача и даже “Джигули”. Но он тоже начинал собкором».
Протасов не успевает ответить на предложение Дубравина, как его отрывает от беседы телефонный звонок:
– Что? Нашел подводную лодку? На Северном флоте? Подходящую? Вот давай ее и продавай голландцам! Или кому там, аргентинцам. Под ресторан. Они хотят сделать такой прикольный ресторан. Из советской лодки. В каком смысле прикольный? В самом прямом. Поставить ее на прикол. У причала. И официантки в морских тельняшках и с голыми задницами будут подавать там посетителям знаменитые аргентинские бифштексы из мраморной говядины. Ну давай, давай! Я тут занят. Так вот, Саня, нам нужен человек совершенно определенного склада характера. Человек, который бы…
Но не успевает Протасов ввести Дубравина в курс дела, как в дверях рисуется стройная фигура бывшего моремана и собкора Николая Сурнина, того самого, который уже в четыре «Д»:
– Все пропало, все пропало, шеф! – кричит он, заламывая руки с перстнями. – «Миски» забастовали! Не хотят грузиться на пароход. Наш конкурс красавиц «Мисс – молодежная газета» под угрозой срыва. А мы пригласили таких спонсоров, таких пацанов!.. Они отвалили такие бабки!.. Что делать?
– Кончай панику наводить! – побагровев от гнева, так серьезно отвечает ему Протасов, что Дубравин аж зябко ежится. – Я уже давно разобрался в этом деле. Тех «мисок» заменили на других… Более красивых. А вот вас я за этот прокол еще вздрючу! Чтоб знали свой контингент, изучали, как следует изнутри!
Через минуту, выставив Сурнина за дверь, он, нажав на кнопку, вызывает секретаря.
