– Сколько?
Я говорю:
– Голубчик, я не знаю сколько, это вы мне должны сказать.
И он от этого «голубчика» и моего якобы абсолютного идиотического доверия сначала оторопевает.
– Не, ну… какая ваша цена-то?
– Ей-богу, не знаю. Двести?
– Садитесь!
– Вот спасибо, голубчик!
Сажусь, и он, уже контуженный этим моим «голубчиком», уже слегка размягченный, тут же начинает делиться размышлениями, рассказывать, какая тяжелая жизнь, какой город тяжелый и проклятая эта вот милиция!
– Понимаете, дерут ведь страшно, без зазрения совести, и рука руку моет, и как вот это называется, есть такое слово…
Я говорю: «Коррупция?»
– Точно! Как вы сказали?
– Коррупция.
– Вот эта коррупция, да, ну вы ж понимаете, ты станешь чего-то доказывать, а он заберет права, и все, вроде ты чего-то не подписал… Потом – что еще творят? Раскопают какой переулок – а я туда всю жизнь заворачивал, – вчера по привычке сунулся, а там в кустах – «кирпич».
– Как – в кустах?
– В кустах поставят «кирпич», чтоб, значит, не видно. И мент сидит в засаде. А ты по привычке туда зарулил. Ну, забрал он права, и все. Иди к адвокату. Я иду к адвокату, а это 40 тыщ, и он в сговоре с этим адвокатом. Как, вы сказали, слово-то… которое?..
– Коррупция.
– О, коррупция! Или, опять же, вот, моя сестра сдает комнату в квартире. А мент приходит как по часам. Дай ему…
– Что ему дать?
– Ну, как же? Те, которые комнату снимают, менту отстегивают.
– За что?
– Он их крышует…
– Зачем?
– Крышует, говорю.
– Понятно…
– А теперь – что? Ежли они бузят, пьянка там или громко музыку включили, ему ж теперь не пожалуешься, он же их крышует… Как, вы сказали, слово называется?
– Коррупция.
– Так что у Вас свои осведомители, свои источники информации?
– Я просто знаю, за какой конец нити потянуть, чей роток развязать.
Ведь кто-то может три часа безостановочно рассказывать всю свою жизнь, и я не возьму ни слова: обыденная вязкая тусклая речь… А другой произнесет две-три фразы… – и это блеск, веер павлиньего хвоста. Пир души!
Картинка по теме – байка Натальи Рапопорт:
«Все-таки что замечательно в Москве – передвигаться иностранцу очень просто. Особенно когда иностранец по-русски мало-мало разбирает. Выходишь на дорогу, поднимаешь руку, останавливается машина – езжай куда надо.
Как-то опаздывала я на встречу, поймала машину и еду, довольная, – авось успею!
Водитель, мрачный такой молодой человек, вдруг говорит мне:
– Вы не думайте, что едете в обыкновенной машине…
Я удивилась:
– А что такого необыкновенного в твоей машине?
– А я вожу председателя избиркома Жириновского.
– Да ну! Ишь ты… А Самого-то видел?
– Ви-идел, – говорит. – Он в прошлом годе в ресторане день рождения отмечал, я помогал подарки в машину складывать. Огромные такие часы с боем – тяжелые! – занес с трудом. Оборачиваюсь – Сам стоит. Подает мне бумажку в сотню долларов.
– Что-то, – говорит, – рожа твоя мне знакомая.
– А я, – говорю, – вожу председателя твоего избиркома.
– А сам за меня будешь голосовать?
– Да на хрена, – говорю, – ты мне сдался!..
Тогда он достает еще одну сотенную!
– А сейчас, – спрашивает, – голосовать будешь?
– Сейчас подумаю…
Парень сделал коротенькую, но весомую паузу и кивнул:
– Откройте бардачок!
Открываю бардачок, там лежат две сотенные долларовые банкноты.
– Вот, – проговорил удовлетворенно, – не меняю. Берегу… Надо беречь, понимаешь: все ж реликвия – сам Жириновский подарил!
– А голосовать-то за него… Голосовал?
Он усмехнулся и протянул:
– Да на хрена он мне сда-ался…
– То есть Вы настаиваете на принципе «из песни слов не выкинешь»?
– Понимаете, выкинуть, конечно, можно все, что угодно. Особенно когда человек – а я таких встречала – ни при каких обстоятельствах, даже в нужном контексте не выносит звучания «крамольного» слова. То есть такой человек теоретически знает о существовании подобных слов, но, как шаман, трепещущий при имени злого духа, принимается немедленно бить в бубен, этого самого духа изгоняя. Тоже проявление суеверия.
Но зачем портить песню? Бывают истории, которые рассказывать, ставя многоточие вместо крепкого и точного слова, – просто пошлость и трусость. И глупость.
Картинка по теме:
Художник Дмитрий Леон был человеком примечательным – осанистый, высокий, бородатый – ну просто библейский пророк!
И вот как-то не повезло: ногу сломал. Закатали ногу в гипс, и сидел Дима дома, тосковал… А на дворе – лето, все приличные москвичи на юга потянулись…
Ввалились к нему двое приятелей-художников, стали уговаривать поехать в Крым.
– Дим, – уговаривали, – все ж гениально просто: мы тебя до поезда дотащим, а там возляжем на морском песочке – в картишки играть, пейзажи разглядывать, на девочек любоваться…
Уговорили! И до поезда, как обещали, друга дотащили.
Приезжают в Коктебель… А там уже отдыхающих видимо-невидимо, все занято – санатории, гостиницы, квартиры, комнаты, сараи, курятники… Под страшным солнцем двое страдальцев, сцепив руки «стульчиком», до вечера таскали тяжеленного Леона с его гипсовой пушкой… Думали, помрут, рухнут на землю и разом кончатся…
Наконец на окраине Коктебеля, в грязном покосившемся домишке отыскалась комната, бывшая кладовка. Хозяин – старый алкаш со свинцовой физиономией – мрачно оглядел эту троицу и сказал:
– Значить, так! Кипятильник не включать, музыку не ихрать, радива не слушать, блядей не водить… Понятно?
