Гриша налил водки в стакан и, подняв противогаз за рыло так, что тот застрял у него на лбу, как стетоскоп, выпил залпом.
– Боже мой, – сказал он, – как все осточертело… Эта война кретинов… Смотри, в который раз Он напоминает нам: живите как люди, живите же, суки, как люди, не воруйте, не лгите, не лейте грязь друг на друга, – он махнул рукой… – Смотри, они думают, это называется – Саддам, Америка, ООН, то-се, прочая муйня. Кто-то кого-то бомбит, противогазы, «скады-шмады»… А это просто Он в который раз дал нам по жопе… Напомнил… И что?! А ничего… Отпразднуют в Пурим победу над Амалеком и снова примутся воровать, мошенничать, лгать и хватать друг друга за грудки… И столько тысяч лет!.. Теперь скажи мне – ты встречала более тупой народ, чем мы?.. И какого хрена ты ходишь со своим лицом! – вспылил вдруг Цви бен Нахум. – Я же учил тебя: ты дамочка, дамочка, набитая соломой!
– Гриша, – сказала я гудящим в противогазе голосом, – гори оно все, если и здесь нельзя ходить со своим лицом. Тогда уже можно поворачивать в Зимбабве.
Загудел сигнал отбоя. Я аккуратно сняла противогаз, сложила в коробку, затянула ремешки.
– Налей и мне водки, Гриша, – попросила я.
Он посмотрел на меня внимательно и сказал:
– Подожди, я помолюсь и отвезу тебя в Рамот… Ты выглядишь как дохлая корова.
Гриша жил сразу в нескольких местах, вернее, ему негде было жить совсем. Будучи, как многие пьющие люди, человеком редкостного благородства, он оставил бывшей жене и детям прекрасную квартиру в центре Иерусалима, за которую до сих пор выплачивал долг банку – чуть ли не половину своей зарплаты. Сам же скитался по семьям друзей. Впрочем, был у него и некий угол, куда он мог забиться в случае тоски и запоя, – бомбоубежище в одном из домов Рамота. Довольно чистое и, в общем-то, уютное логово с раковиной и унитазом. Гриша лишь раскладушку поставил и приволок плетеную этажерку для книг.
– Разреши я домой позвоню, – попросила я, – успокою своих…
Пока Гриша молился в уголке, я набрала номер своего телефона. Долго не соединялось, потом долго не подходили. Наконец сняли трубку.
– Боря, это я…
– Нет-нет, – ответил незнакомый бас на иврите. – Вы ошиблись. Это семейство Розенталь.
Я ощутила обморочную пустоту в области солнечного сплетения, нечто вроде космической черной дыры, в которую со свистом втягиваются внутренности, и бросила трубку.
Гриша в уголке проборматывал слова молитвы, наконец сказал «амен» и стал надевать рубашку.
– Ну, поехали?
Он был одним из самых гениальных водителей, какие встречались мне в жизни. Доехать мог в любом состоянии, даже когда плохо помнил, куда и зачем едет. При этом машина была послушна его нетвердой руке, как умная лошадь своему тяжело раненному хозяину. При всей своей осторожности я не боялась садиться к Грише в машину. Но Гриша, мнительный, как все алкаши, никогда не забывал добавить: «В моей машине ты в полной безопасности».
Мы вышли на темную улицу, где у тротуара притулился старый Гришин рыдван, всегда забитый какими-то пыльными тряпками, пустыми, катающимися под ногами бутылками, старыми газетами и непарными носками, которые Гриша переодевал во время дождя. Мокрые он развешивал на спинках сидений. Они высыхали до следующего дождя.
Гриша открыл дверцу, и я села вперед, предварительно отпихнув ногой пустую бутылку из-под пива «Маккаби».
– Пристегни ремень, – сказал Цви бен Нахум, – а то полицейские, суки, остановят.
Минут десять мы ехали молча.
Когда, словно вынырнув из-за черного леса, взбежал по горам желто-голубыми дрожащими огнями Рамот, Гриша сказал:
– И запомни: Яша еще не самый отвратительный тип в этой шарашке. Есть по-настоящему опасный человек, от которого действительно надо держаться подальше.
– Ты имеешь в виду Гошу Аписа? – спросила я. – Да я его ни разу в глаза не видела.
– Вот и прекрасно. И сиди там, пока тебя не выгнали. Все равно этой конторе не суждена долгая жизнь.
– Почему? – живо спросила я.
– Потому что она – детище Аписа. – Он помолчал. – А рав Иегошуа, как Сатурн, пожирает своих детей…
Гриша притормозил возле моего подъезда. Я отстегнула привязной ремень и сняла с колен неизвестно откуда взявшийся Гришин носок с идиллической дыркой на пятке, которую хотелось немедленно заштопать.
– Спасибо, Гришенька, – сказала я, перед тем как выйти из машины.
– Будь здорова, корова, – ответил он растроганно, – видишь, я говорил тебе: в моей машине ты в полной безопасности, – и, искоса взглянув на меня, добавил: – в любом смысле…
* * *
– Приближаемся! – время от времени возбужденно шептала мне Рита. – Неуклонно приближаемся к половому акту…
Но приблизиться вплотную к половому акту в романе «Топчан» так и не получилось, потому что как раз в эти дни фирма пошла свистеть. Это чисто ивритское выражение, и я с особым удовольствием калькирую его на русский наш, ненасытный до нового язык, потому что выражение это вызывает у меня следующую ассоциацию: так детский шарик, вырвавшись из рук надувавшего его человека, начинает, как живой, метаться по комнате, со свистом выпуская воздух, пока не затихнет где-нибудь под столом безжизненным лоскутом.
Так вот, контора пошла свистеть. И если развить ассоциацию, можно добавить, что Иегошуа Апис, без устали надувавший фирму в течение трех лет, собственной рукою вытащил затычку, благодаря которой до сих пор фирма «Тим’ак» держалась в довольно округлом состоянии. Короче: рав Иегошуа Апис продал газетку «Привет, суббота!».
Собственно, рабочее утро в тот день, как пишут в таких случаях, не предвещало… Как обычно, проходя автобусной станцией, я подала шекель моему нищему; как обычно, он пожелал мне здоровья и счастья.
В своей кабинке я в который раз застала реб Хаима, тычущего в клавиатуру компьютера то одним, то другим бледно-зеленым указательным пальцем. Физиономия над люминесцентно-травяным свитером имела необыкновенно важное выражение всплывающего со дна утопленника. В который раз я машинально поздоровалась, хотя уже знала, что с Хаимом здороваться – против ветра плевать. Я поздоровалась, он не ответил, я осталась в дурах. И, как обычно, разозлившись, сказала:
– Будьте любезны, подите куда-нибудь вон!
Он поднялся и, колеблясь, как водоросль, ушел в кабинку к Яше.
Минут сорок я невольно слушала их архитектурные разработки на тему остекления балкона в квартире Хаима.
– Вот смотри, – увлеченно говорил Яша, – здесь – дверь. Так? Если перенести стенку сюда, то ты имеешь выход в коридор отсюда. Но не за то боролись. Предлагаю тебе выгородить кладовку, вот так…
В это время в зал вкатилась крошечная, в половину человеческого роста, женщина с папкой в руках. Искала она, очевидно, Яшу. Сквозь проем кабинки я видела, как указал ей в нашу сторону один из сотрудников «Привет, субботы!». Заказчица покатилась в указанном направлении, заглянула робко в Яшину кабинку и вдруг вскричала на весь зал удивительно звучным, наполненным, я бы даже сказала, оперным контральто:
