Я повернулась к двери, и она добавила:
– Тебя сколько раз просили не топать, когда поднимаешься по лестнице? Я только что уложила Салли Лу.
По пути домой, в машине, я не могла решить, что сказать Нине. Спросить, ходила ли она раздетой в этом доме и знала ли, что за ужин ждет меня? Или ничего не говорить, подождать, пока она сама спросит? Но и тогда я могла бы с невинным видом рассказать, что подавали корнуэльских цыплят и желтый рис и что все было очень вкусно. А потом я читала вслух «Шропширского парня».
Пусть удивляется.
Но теперь, когда она ушла, все это потеряло значение. Миссис Виннер позвонила после десяти, нарушив тем самым еще одно правило, установленное Бет, и когда я сказала, что Нины нет дома, спросила:
– Это точно?
Тот же вопрос прозвучал, когда я сказала, что понятия не имею, куда ушла Нина:
– Точно?
Я попросила ее не звонить до утра, поскольку у Бет спят дети.
– Ну, не знаю. Тут серьезное дело, – ответила миссис Виннер.
Когда я проснулась утром, машина стояла напротив нашего дома. Через некоторое время миссис Виннер позвонила в дверь и объявила Бет, что ей поручено проверить Нинину комнату. Даже Бет была не в состоянии сдержать напор миссис Виннер, и та поднялась по лестнице, не услышав ни слова упрека или предупреждения. Она осмотрела все, что можно, в нашей комнате, заглянула в ванную, кладовку и даже потрясла одеяла, лежавшие там сложенными на полу.
Я сидела в пижаме, писала работу по поэме «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь»
{25}, попивая «Нескафе».
Миссис Виннер сказала, что ей пришлось обзвонить все больницы, разыскивая Нину, и что мистер Пёрвис сам ездил искать ее в те места, где она могла быть.
– Если узнаете что-нибудь, вам лучше нас известить, – предупредила она. – Если хоть что-нибудь узнаете.
Она начала спускаться по лестнице, но потом обернулась и сказала менее грозным тоном:
– А есть у нее знакомые в университете? Кто-нибудь, кто может знать?
Я ответила, что вряд ли.
В университете я видела Нину всего два раза. Как-то во время перемены она шла в толпе студентов по длинному нижнему коридору корпуса искусств. В другой раз сидела в столовой. В обоих случаях она была одна. Нет ничего особенного в том, что человек в одиночку торопится из одной аудитории в другую, но немного странно сидеть одному в столовой с чашкой кофе в начале четвертого, когда там почти никого нет. Она сидела и улыбалась, словно хотела показать, как ей тут нравится, какая для нее честь быть здесь и что она готова откликнуться на вызовы этой жизни, как только поймет, в чем они заключаются.
К вечеру пошел снег. Машина, припаркованная напротив нашего дома, отъехала, чтобы дать дорогу снегоочистителю. Зайдя в ванную, я заметила дрожание ее кимоно на крючке и почувствовала то, что пыталась в себе подавить, – страх за Нину. Я представила, как она, потерянная, плачущая, вытирающая слезы распущенными волосами, бредет куда-то по снегу в своем белом исподнем, а не в пальто из верблюжьей шерсти, хотя отлично знала, что пальто она взяла с собой.
Телефон зазвонил в понедельник утром, когда я собиралась на первую пару.
– Это я, – сказала Нина быстро и в то же время с ликованием. – Слушай. Пожалуйста. Ты можешь мне помочь?
– Где ты? Они тебя ищут.
– Кто?
– Мистер Пёрвис. Миссис Виннер.
– Ну, ты же им не скажешь? Не говори им ничего. Я здесь.
– Где?
– У Эрнеста.
– Какого Эрнеста? – переспросила я. – У Эрни?
– Тсс! Тебя кто-нибудь слышит?
– Нет.
– Послушай, не могла бы ты привезти мне все мои шмотки? Мне нужен мой шампунь. Мое кимоно. А то приходится ходить в халате Эрнеста. Видела бы ты меня! Я выгляжу как старая шерстистая коричневая псина. А машина все еще дежурит?
Я прошла наверх и поглядела:
– Да.
– Ладно. Тогда тебе надо сесть на автобус и доехать до университета, как обычно. А потом пересесть на тот, который идет в центр. Ты знаешь, где выходить? На углу Кэмпбелл и Хау. А затем пешком до Карлайл-стрит. Дом триста шестьдесят три. Ты же там была?
– А Эрни дома?
– Не-а. На работе. Он же должен зарабатывать нам на жизнь? Правильно?
Нам? Эрни и Нина. Эрни и Нина.
– Ну пожалуйста! – сказала Нина. – Ты единственный человек, который у меня остался.
Я сделала все так, как она просила. Села на автобус, идущий до кампуса, потом пересела на тот, что идет в центр. Вышла на углу Кэмпбелл и Хау, прошла в западном направлении до Карлайл-стрит. Снегопад кончился, небо прояснилось. День был ясный, безветренный, морозный. Белизна слепила глаза, и снежок поскрипывал под ногами.
Пройдя полквартала на север по Карлайл-стрит, я дошла до дома, в котором Эрни жил сначала с матерью и отцом, потом только с матерью, а потом один. А теперь – нет, кто бы в это поверил? – теперь живет с Ниной.
Дом выглядел так же, как тогда, давно, когда мы с мамой пару раз сюда заезжали. Кирпичное бунгало с крошечным двориком, полукруглым окном в гостиной, у которого верхняя часть была из цветного стекла. Тесновато и прилично.
Нина была завернута, как она себя и описала, в шерстистый коричневый халат с кисточками, от которого шел свойственный Эрни мужской, но в то же время совершенно невинный запах – пены для бритья и мыла «Лайфбой».
Она схватила меня за руки, совсем закоченевшие даже в перчатках. В каждой было по большому полиэтиленовому пакету.
– Совсем ледышки, – сказала она. – Иди сюда, мы их сейчас отогреем теплой водой.
– Не ледышки, – ответила я. – Просто чуть-чуть замерзли.
Но Нина не слушала. Она помогла мне раздеться и повела в кухню. Налила в миску теплой воды и, пока кровь не без боли возвращалась в мои пальцы, принялась рассказывать, как Эрнест – Эрни – приехал в пансион в субботу вечером. Привез журнал, где была куча картинок с древними руинами, замками и другими вещами, которые, как он считал, могли быть интересны Нине. Она вылезла из кровати и спустилась вниз, поскольку наверх он, разумеется, подняться не мог. А когда он увидел, как она больна, то объявил, что ей надо поехать к нему домой, а он будет там за ней ухаживать. И действительно, ухаживал он так хорошо, что горло у нее почти совсем прошло и температура тоже. И тогда они решили, что она останется у него. Просто останется с ним и никогда не вернется туда, где была раньше.
Похоже, она не хотела даже произносить имя мистера Пёрвиса.