Придя домой, Гарри сказал, что все будет зависеть от желания Лорен.
– Ты хочешь отсюда уехать, Лорен? Мне казалось, тебе здесь нравится. Я думал, ты завела друзей.
– Друзей? – с негодованием переспросила Айлин. – Да у нее была только эта Дельфина. Ты вправил ей мозги? Она поняла, чего мы хотим?
– Вправил, – ответил Гарри. – Поняла.
– Ты вернул ей взятку?
– Если тебе нравится так это называть, то да.
– Она больше нас не побеспокоит? Она понимает, что к нам лучше не лезть?
Гарри включил радио, и за ужином они слушали новости. Айлин откупорила бутылку вина.
– В чем дело? – спросил Гарри, и в его голосе послышались угрожающие нотки. – У нас какой-то праздник?
Лорен уже умела распознавать знаки; она поняла, что ей предстоит пережить и какую цену придется заплатить за счастливое избавление от необходимости посещать эту школу, ходить мимо гостиницы и вообще выходить из дома в оставшиеся до рождественских каникул две недели.
Вино служило таким знаком. Иногда. А иногда и нет. Но когда Гарри брал бутылку джина и наливал себе полстакана, добавляя лишь пару кубиков льда, – а вскоре и вовсе прекращал добавлять лед, – становилось понятно, к чему все идет. И хотя со стороны атмосфера казалась веселой, это было веселье на острие ножа. Гарри обращался к Лорен, Айлин обращалась к Лорен, и оба они говорили с ней намного больше, чем обычно. Иногда они заводили диалог друг с другом и общались почти как всегда. Но в воздухе уже чувствовалось нечто, набирающее обороты, хотя и невысказанное. Тогда Лорен надеялась или пыталась надеяться, – пожалуй, она именно пыталась надеяться, – что они не позволят разразиться ссоре. И она всегда верила – все еще верила, – что предотвратить ссору хочется не ей одной. Им тоже этого хотелось. Отчасти. Потому как некой частичкой души они ее предвкушали. И от этого предвкушения им ни разу не удалось избавиться. Ни разу не случилось так, чтобы после первых искр в воздухе, после того, как ослепительный свет делал все предметы вокруг, всю мебель и кухонную утварь ярче и острее, не последовало худшее.
Раньше Лорен не могла усидеть в своей комнате и оставалась с ними, кидалась на них, кричала, плакала, пока один из них не брал ее на руки и не уносил обратно в постель, приговаривая:
– Все хорошо, все хорошо, только не вмешивайся, не вмешивайся, это наши дела, нам необходимо поговорить наедине.
«Поговорить» означало мерить комнаты тяжелыми шагами и разражаться презрительными тирадами, кричать в знак протеста, потом швыряться друг в друга пепельницами, бутылками и посудой. Как-то раз во время очередного скандала Айлин выбежала из дома и бросилась на газон, вырывая из земли клочья травы, а Гарри в это время шипел, стоя в дверях:
– Ну давай, покажи всем класс.
А в другой раз Гарри закрылся в ванной и кричал:
– Есть только один способ избавиться от этой пытки!
Оба грозились наглотаться снотворного или полоснуть себя лезвием бритвы.
– Господи, ну зачем мы так, – взмолилась однажды Айлин. – Пожалуйста, пожалуйста, давай прекратим.
На что Гарри проскулил, язвительно копируя ее голос:
– Ты все это начала, ты и прекращай.
Лорен больше не пыталась понять причины их ссор. Каждый раз находился новый повод (в этот вечер Лорен подумала, что поводом стал возможный переезд и единолично принятое Айлин решение), но при этом был и неизменный повод – нечто, что принадлежало им двоим, нечто, с чем они никак не могли расстаться.
Она давно выбросила из головы мысль о том, что у каждого из них есть свое больное место и что Гарри постоянно отшучивается, чтобы скрыть свою печаль, а Айлин ведет себя резко и пренебрежительно из-за того, что Гарри от нее как будто бы отгораживался. Не верила больше Лорен и в то, что возможны перемены к лучшему – стоит лишь помочь им понять друг друга.
На следующий день после скандала они всегда ощущали опустошенность, разбитость, стыд, но одновременно и необычное оживление.
– Людям необходимо ссориться, потому что подавлять эмоции вредно, – объяснила однажды Айлин в разговоре с Лорен. – Есть даже такая теория, что подавление злобы вызывает рак.
Гарри называл ссоры не иначе как спорами.
– Прости за вчерашний спор, – говорил он. – У Айлин очень переменчивое настроение. Одно могу сказать тебе, милая, – да, все, что я могу тебе сказать, – в жизни так бывает.
В тот вечер Лорен уснула еще до того, как разразился скандал. До того, как почувствовала, что его не миновать. На столе не успела появиться бутылка джина, а Лорен уже поспешила к себе в комнату.
Ее разбудил Гарри.
– Извини, – сказал он, – извини, малышка. Можешь спуститься к нам?
– Уже утро?
– Нет. Еще ночь. Мы с Айлин хотим с тобой поговорить. Нам надо тебе кое-что рассказать. О том, что тебе уже известно. Пойдем. Дать тебе тапочки?
– Ненавижу тапочки, – напомнила ему Лорен.
Они спустились по лестнице. Как и Гарри, Айлин была все в той же одежде, что и за ужином, и ждала их в прихожей.
– К нам пришел кто-то тебе знакомый, – сказала она Лорен.
Это была Дельфина. Она сидела на диване, одетая в зимнюю куртку поверх привычного свитера и брюк. До этого Лорен ни разу не видела ее в уличной одежде. Лицо Дельфины выглядело усталым, кожа – дряблой, и все тело будто бы придавила тяжесть поражения.
– Может, пойдем на кухню? – предложила Лорен.
Она не знала почему, но кухня казалась ей более безопасным местом. Совершенно нейтральным, где можно сесть за стол и ухватиться за него руками.
– Раз Лорен хочет на кухню, пошли на кухню, – сказал Гарри.
Когда все уселись, он заговорил:
– Лорен, я рассказал, что у нас с тобой был разговор про ребенка. Про ребенка, который родился до тебя, и про то, что с ним случилось.
Он замолчал, чтобы услышать ее реакцию, и Лорен сказала:
– Понятно.
– Могу теперь я вставить свои два слова? – спросила Айлин. – Могу я кое-что сказать Лорен?
– Ну разумеется, – ответил Гарри.
– Гарри совершенно не хотел второго ребенка, – проговорила она, опустив взгляд под столешницу, на руки, сцепленные на коленях. – Ему претила сама мысль о том, какой кавардак будет в доме. Ему надо было работать. Он хотел многого добиться, и беспорядок ему бы только мешал. Он требовал, чтобы я сделала аборт, и я сначала согласилась, потом отказалась, потом снова согласилась, но не смогла решиться на такой шаг, и мы поругались, и тогда я взяла ребенка, села в машину и поехала к подруге. Я не превышала скорость и не была пьяна. Всему виной слабое освещение и непогода.
– А кроме того, люлька не была надежно пристегнута, – вмешался Гарри. – Но не будем на этом останавливаться, – продолжил он. – Я не настаивал на аборте. Может, как-то раз и обмолвился, но никогда бы не стал тебя принуждать. Я не говорил об этом Лорен, потому что боялся ее расстроить. И теперь она наверняка расстроится.
