– Ой, присядь на минутку, мне после приезда не с кем было словом перемолвиться. Прошу тебя.
Карла понуро устроилась на краешке стула и опустила руки между коленями. Словно нащупывая какую-то неявную вежливость, она спросила:
– Как там, в Греции?
Теперь она встала, держа в руках комок тонкой оберточной бумаги, еще не полностью раскрытый.
– Считается, – продолжила Сильвия, – что это беговая лошадь. Делающая последний рывок, последнее усилие в гонке. А наездник, совсем мальчик, видишь, он выжимает из лошади последние силы.
Она умолчала о том, что этот мальчик напомнил ей Карлу, но чем именно – она уже забыла. Ему было всего лет десять-одиннадцать. Возможно, сила и грация руки, натягивающей поводья, или наморщенный детский лоб, сосредоточенность и строгость усилия напомнили ей облик Клары, которая по весне мыла большие окна. Сильные ноги в шортах, широкие плечи, размашистые движения, а потом – эта забавная ужимка, которая звала или даже заставляла Сильвию посмеяться.
– Это понятно, – сказала Клара, добросовестно изучая бронзовую фигурку с зеленой патиной. – Большое вам спасибо.
– Не за что. Выпьем кофейку, а? Я только что сварила. В Греции кофе очень крепкий, на мой вкус даже чересчур, зато хлеб – чудо. А спелый инжир – это просто объедение. Прошу, посиди еще немного. Останови меня, если я слишком заболталась. У вас-то как дела? Что здесь происходило?
– Дождь все время льет.
– Вижу. Я это вижу, – отозвалась Сильвия из кухонного конца большой гостиной.
Наливая кофе, она решила промолчать насчет второго подарка. Он ей ничего не стоил (конная статуэтка стоила больше, чем девочка могла себе представить): это был всего-навсего нежный бело-розовый камешек, найденный ею на дороге.
«Для Карлы, – сказала она своей подруге Мэгги, шагавшей рядом. – Глупость, я понимаю. Хочется привезти ей кусочек этой земли – вот и все».
И Мэгги, и вторая подруга, Сорейя, уже были наслышаны о Карле: Сильвия рассказывала, как присутствие этой девушки становилось для нее все важнее, как между ними возникала неизъяснимая связующая нить, которая служила ей утешением в кошмарные месяцы минувшей весны.
«Просто мне было важно, чтобы в доме появлялся хоть кто-нибудь… кто-нибудь свежий, пышущий здоровьем».
Мэгги и Сорейя посмеялись – беззлобно, но как-то гадко.
«Ищите девушку», – сказала Сорейя, лениво разминая тяжелые смуглые руки, а Мэгги поддакнула: «Всех нас рано или поздно это ждет. Втюриться в девушку».
У Сильвии вызвало подспудное раздражение это старомодное словцо: «втюриться».
«Возможно, это из-за того, что у нас с Леоном не было детей, – сказала она. – Глупость, конечно. Запоздалая материнская любовь».
Подруги затараторили в один голос и выразились немного разными словами, но в том смысле, что глупость-то она, конечно, глупость, но она же тем не менее любовь.
Но девушка эта сегодня оказалась совсем не той Карлой, какую вспоминала Сильвия, совсем не той безмятежной, оживленной натурой, не тем беспечным и душевным юным созданием, что неотступно сопровождало ее в Греции.
Подарком она, похоже, не заинтересовалась. Почти угрюмо потянулась за кружкой кофе.
– Я знаю, что именно понравилось бы тебе больше всего, – энергично продолжила Сильвия. – Козочки. Они совсем маленькие, даже когда взрослые. Есть пестрые, есть беленькие, скачут себе по камням, как… горные духи тех мест. – Смех у нее получился нарочитым, но остановиться она уже не могла. – Будь у них веночки на рогах, я бы не удивилась. А твоя козочка как поживает? Не помню, как ее зовут.
– Флора, – ответила Карла. – Ее у нас больше нет.
– Что значит «нет»? Вы ее продали?
– Она пропала. Куда делась – мы не знаем.
– Как жаль! Ох как жаль. Может, еще вернется?
Ответа не было. Сильвия впервые осмелилась посмотреть на девушку в упор и заметила, что у той глаза полны слез, а лицо пошло пятнами, даже сделалось каким-то чумазым и распухло.
Карла не стала прятаться от ее взгляда. Плотно сжав губы, она закрыла глаза и начала раскачиваться вперед-назад, будто молча завыла, а потом, о ужас, и впрямь завыла в голос. Она выла, рыдала и захлебывалась, по щекам бежали слезы, из носа текло, и она стала, затравленно озираясь, искать, чем бы утереть лицо. Сильвия сорвалась с места и прибежала с комком косметических салфеток.
– Не горюй, ну же, ну, не надо, – приговаривала она, а сама думала, что лучше всего было бы ее обнять.
Однако у нее не было ни малейшего желания так поступать, и, вообще, от этого могло стать только хуже. Девушка, чего доброго, угадала бы, до какой степени Сильвии не хочется этого делать и какое смятение вызвал у нее этот шумный всплеск эмоций.
Карла что-то выдавила и еще повторила.
– Как стыдно, – бормотала она. – Как стыдно.
– Ерунда. Нам всем бывает нужно выплакаться. Все в порядке, не волнуйся.
– Ужасно.
Тут Сильвия невольно отметила, что с каждой минутой этих неприкрытых переживаний девушка становится все более заурядной, все более похожей на этих зануд у нее – у Сильвии – на семинаре. Некоторые пускали слезу из-за оценок, но это зачастую был тактический ход: краткое, малоубедительное нытье. Настоящие ручьи текли реже, обычно в связи с несчастной любовью, или с родителями, или с беременностью.
– Ты, случайно, не из-за козочки?
– Нет. Нет.
– Попей воды, – предложила Сильвия.
Выжидая, когда потечет холодная, она пыталась сообразить, что бы еще такое сделать или сказать, но, когда вернулась со стаканом воды, Карла уже и без того начала успокаиваться.
– Вот так. Вот так, – с каждым ее глотком приговаривала Сильвия. – Полегчало?
– Да.
– Значит, не из-за козочки. А из-за чего?
– Сил моих больше нет, – ответила Карла.
На что же у нее больше не было сил?
Оказалось, на мужа.
Тот постоянно на нее злился. Вел себя так, будто она ему ненавистна. Все ему не по нраву, слова не скажи. От такой жизни она сходила с ума. Иногда ей казалось, что она и впрямь не в себе. А иногда – что он.
– Он дает волю рукам, Карла?
Нет. Побоев не было. Но он ее ненавидел. Презирал. Не выносил ее слез, а она не могла не плакать, когда он так злился.
Она не знала, что ей делать.
– Думаю, ты знаешь, что тебе делать, – возразила Сильвия.
– Уйти? Нет у меня такой возможности. – Карла опять начала всхлипывать. – Я бы все отдала, чтоб уйти. А как уйдешь? Денег нету. Податься некуда.
– Ладно. Подумай хорошенько. Так ли это? – спросила Сильвия, изобразив из себя психолога. – Разве у тебя нет родителей? Ты ведь рассказывала, что выросла в Кингстоне, правда? Неужели там у тебя нет родни?
