Она спросила, достаточно ли он бодр, чтобы сесть за руль.
– Бодр, как бобр. Сна ни в одном глазу.
Нил приказал ей снять сандалию, долго ощупывал стопу, а потом объявил:
– Все хорошо. Воспаления нет. Отека нет. Рука не болит? Возможно, и обойдется.
Он проводил ее до дверей и поблагодарил за компанию. Грейс до сих пор не могла поверить, что вернулась живой. И с трудом поняла, что пора прощаться.
Если честно, она до сих пор не знает, действительно он сказал эти слова или же просто поймал ее, обхватил руками и сжимал так крепко, постоянно меняя точки давления, что ей показалось, будто у него больше двух рук, будто вся она окружена им, его сильным и легким телом, одновременно требовательным и отрекающимся; будто он говорил, что нельзя списывать его со счетов, что все еще возможно, а между тем она не так уж не права: он просто хотел оставить на ней свой отпечаток и уйти.
Рано утром к ней в комнату постучался управляющий.
– По телефону звонят. Да не волнуйся, просто спрашивают, тут ли ты. Я сказал, что пойду, мол, проверю. Все в порядке.
Грейс решила, что это, наверное, Мори. Кто-то из них. Но, скорее всего, Мори. Теперь придется выяснять отношения.
Она пошла вниз – в парусиновых туфлях – подавать завтрак и в этот момент услышала про аварию. Какой-то автомобиль врезался в опору моста на полпути к озеру Литтл-Сэбот. Влетел прямо лбом, разбился вдребезги да еще загорелся. Пассажиров в нем, по-видимому, не было, другие машины не пострадали. Водителя придется опознавать по зубам. А может, уже опознали.
– Хреновая смерть, – сказал управляющий. – Лучше уж глотку себе перерезать.
– Так ведь несчастный случай, – возразил повар, оптимист по природе. – Может, человек уснул за рулем.
– Ага. Конечно.
У нее разболелась рука, словно от жестокого удара. Чтобы удержать поднос, приходилось нести его перед собой двумя руками.
Выяснять отношения с Мори лицом к лицу ей не пришлось. От него пришла записка.
«Просто скажи, что он тебя заставил. Скажи, что ты не хотела ехать».
Она ответила тремя словами: «Я сама хотела». Собиралась еще добавить «прости», но остановила себя.
К ней в гостиницу пришел мистер Трэверс. Держался он вежливо и деловито, разговаривал твердо, хладнокровно, без ожесточения. Грейс впервые увидела его в таких обстоятельствах, где он проявил характер. Взял инициативу на себя, вызвался уладить все вопросы. Сказал, что все это очень печально, что их семья скорбит, но алкоголизм – страшная штука. Когда миссис Трэверс немного оправится, он повезет ее на отдых, куда-нибудь к солнцу.
Под конец мистер Трэверс объявил, что должен идти, так как у него еще масса дел. Пожав руку Грейс, он вложил ей в ладонь конверт:
– Мы надеемся, ты найдешь этому достойное применение.
В конверте был чек на пятнадцать тысяч долларов.
Поначалу она хотела тут же отослать его назад или порвать; даже сейчас ей порой кажется, что это был бы благородный жест. Но в конечном счете у нее, разумеется, не хватило духу на такой поступок. В ту пору этой суммы было достаточно, чтобы начать жить.
Прегрешения
Они выехали из города около полуночи: Гарри – за рулем, Дельфина с ним рядом, а Лорен с Айлин – сзади. Небо было ясным, упавший с деревьев снег не таял и лежал белым ковром вокруг стволов и на скалистых уступах вдоль шоссе. Гарри притормозил у моста.
– Выходим.
– Здесь нас могут увидеть, – возразила Айлин. – Вдруг кто-нибудь остановится посмотреть, чем мы тут занимаемся?
Гарри снова завел двигатель. Они свернули на первую же проселочную дорогу, вышли из машины и двинулись вдоль берега, заросшего кружевными кедрами. Снег под ногами чуть похрустывал, хотя и лежал на сырой, размякшей земле. У Лорен под пальто была только пижама, а на ногах – ботинки, надетые по настоянию Айлин.
– Может, здесь? – спросила Айлин.
– Слишком близко к дороге, – ответил Гарри.
– Не так уж и близко.
Год назад Гарри бросил работу в общественно-публицистическом журнале – перегорел. И купил в собственность еженедельную газету в городке, что запомнился ему с детства. Когда-то у его родителей была на здешнем озерце дача, а в местной гостинице он впервые попробовал пиво. В первое же воскресенье после приезда он повез Айлин и Лорен туда поужинать.
Но бар оказался закрыт. Гарри с Айлин пришлось довольствоваться водой.
– Как же так? – удивилась Айлин.
Гарри, вопросительно подняв брови, взглянул на хозяина гостиницы и по совместительству – официанта.
– Воскресенье? – спросил он.
– Лицензии нет.
Хозяин говорил с сильным акцентом – и, как могло показаться, довольно пренебрежительно. Одет он был в рубашку с галстуком, кардиган и брюки – все какое-то рыхлое, жеваное, потрепанное, будто эта одежда, как вторая кожа, росла, увядала и старилась вместе со своим владельцем.
– Раньше такого не бывало, – заметил Гарри, но ничего не услышал в ответ и заказал всем по ростбифу.
– Сама любезность, – процедила Айлин.
– Типичная манера европейцев, – объяснил Гарри. – Они считают, что не обязаны все время улыбаться.
Он стал перечислять, что здесь осталось прежним: высокие потолки, ленивый вентилятор, даже картина на стене – мрачное изображение охотничьей собаки, несущей в зубах птицу с оперением цвета ржавчины.
В обеденный зал вошли новые посетители. Целый клан. Девчушки в лакированных туфельках и платьях с крахмальными оборками, малыш, едва научившийся ходить, помертвевший от стыда подросток в выходном костюме, многочисленные родители и родители этих родителей: тощий, рассеянного вида старик и – в инвалидном кресле – кособокая старушка с приколотым к корсажу букетиком. Разодетые в цветастые платья женщины, все как на подбор, габаритами были вчетверо больше Айлин.
– Годовщина свадьбы, – шепнул Гарри.
На пути к выходу он остановился, представился, познакомил весь клан со своими родными, сообщил, что теперь заведует местной газетой, и поздравил собравшихся. Испросил разрешения записать, кого как зовут. Широколицый, загорелый, с блестящей каштановой шевелюрой, Гарри выглядел очень моложаво. От него исходила атмосфера благополучия и доброжелательности, передавшаяся всем, кто сидел за столом, кроме разве что смущенного подростка и престарелых супругов. Гарри спросил, сколько эти двое уже вместе, и ему ответили: шестьдесят пять лет.
– Шестьдесят пять лет! – воскликнул Гарри, внутренне содрогаясь.
Он спросил, можно ли поцеловать невесту и, поскольку та отвернулась, коснулся губами отвисшей мочки уха.
– А теперь ты поцелуй жениха, – обратился он к Айлин.
