Подписи не было. Вначале Джулиет подумала, что кто-то прислал эту открытку Пенелопе и забыл подписаться, а она, Джулиет, вскрыла конверт по ошибке. Кто-то, у кого записаны имя и дата рождения Пенелопы. Вероятно, ее зубной врач или инструктор по вождению. Но потом она присмотрелась к почерку на конверте и удостоверилась, что никакой ошибки нет – там действительно стояло ее имя, написанное рукой Пенелопы.
Марки в наше время подсказок не дают. На всех сказано: «Почта Канады». Джулиет подумала, что, наверное, можно выяснить хотя бы, из какой провинции пришло письмо, но для этого нужно обращаться на почтамт, нести туда конверт и, скорее всего, приводить обоснования, доказывать свое право на информацию. И светиться.
Она поехала к своей старинной подруге Кристе, с которой познакомилась, когда жила в Уэйл-Бей, еще до рождения Пенелопы. Криста переселилась в Китсилано, в специализированный пансионат. У нее нашли рассеянный склероз. Ей отвели комнату на первом этаже, с небольшим единоличным двориком, и Джулиет посидела с ней у окна, глядя на освещенный солнцем край лужайки и кусты цветущей глицинии, за которыми скрывались расставленные вдоль забора мусорные баки.
Джулиет без утайки рассказала Кристе, как съездила на остров Денман. Она никому больше об этом не рассказывала и не собиралась. Каждый день по пути с работы она лелеяла надежду, что дома ее ждет Пенелопа. Или хотя бы весточка от нее. И вот она пришла – эта неприязненная открытка, – и Джулиет трясущимися руками вскрыла конверт.
– Это не просто так, – сказала Криста. – Она дает тебе знать, что жива-здорова. За этим последует что-то еще. Непременно. Имей терпение.
Джулиет желчно рассказала о Матушке Шиптон
[24]
. Именно так она решила ее называть, отвергнув после непродолжительных раздумий «Папессу Иоанну». Какая мерзкая изворотливость, говорила она. Какое пакостное лицемерие, спрятанное под фальшивой, приторно-религиозной личиной. Невозможно представить, что такая тварь запудрила мозги Пенелопе.
Криста предположила, что Пенелопа поехала туда для того, чтобы об этом написать. Журналистское расследование. Сбор материала. Личный взгляд – пространные доверительные материалы сейчас очень популярны.
– Расследование, затянувшееся на полгода? – усомнилась Джулиет. Пенелопа могла бы за десять минут раскусить эту Матушку Шиптон.
– И правда странно, – признала Криста.
– Ты ничего от меня не скрываешь? – спросила Джулиет. – Мне даже неприятно спрашивать. Я в полной растерянности. Чувствую себя дура дурой. Эта негодяйка того и добивалась. А я – как простушка в спектакле, которая что-нибудь ляпнет, и все отворачиваются, поскольку знают то, чего она не знает…
– Таких спектаклей уже не ставят, – перебила Криста. – В нынешних никто ничего не знает. Нет… Пенелопа со мной не откровенничала, как и с тобой. Да и с чего бы? Она же знала, что я от тебя ничего не скрываю.
Помолчав, Джулиет насупилась и пробормотала:
– Кое-что ты от меня скрывала.
– Ой, ради бога, – миролюбиво сказала Криста, – не заводи все сначала.
– Не буду, – согласилась Джулиет. – Просто настроение паршивое, вот и все.
– Терпи. Это одно из испытаний материнства. По большому счету, она тебя всегда щадила. Через год все забудется.
Джулиет не призналась, что уйти достойно не сумела. Она повернулась и с яростной мольбой закричала:
– Что она вам сказала?
И Матушка Шиптон уставилась на нее, как будто только этого и ждала. Она помотала головой, и ее поджатые губы растянулись в сальной, жалостливой ухмылке.
В течение следующего года Джулиет иногда звонили разные знакомые Пенелопы. На их вопросы она всегда отвечала одинаково. Пенелопа решила отдохнуть. Годик попутешествовать. Никакого четкого маршрута у нее нет, Джулиет не имеет представления, как с ней связаться, и почтового адреса тоже сообщить не может.
Но вот близкие друзья Пенелопы не звонили. Это, вероятно, означало, что все, кто близок с ее дочерью, прекрасно знают о ее передвижениях. Впрочем, это могло означать и другое: что они тоже отправились путешествовать, нашли работу в других провинциях и вели теперь совсем другой образ жизни, слишком суматошный, чтобы беспокоиться о прежних друзьях.
(Прежние друзья – это, на данном этапе их жизни, те, с кем ты не виделся полгода.)
Входя в квартиру, Джулиет первым делом смотрела, не мигает ли лампочка на автоответчике, – та самая лампочка, которую она раньше старалась не замечать, думая, что кто-то опять недоволен ее высказываниями в эфире. Изобретала разные дурацкие приметы: строго рассчитывала количество шагов до телефона, особым образом поднимала трубку, задерживала дыхание. Хоть бы она.
Но все впустую. Через какое-то время мир будто бы очистился от знакомых Пенелопы: от парней, которых она бросила, и от тех, которые бросили ее, от подружек, с которыми она сплетничала и, наверное, делилась своими тайнами. Она училась не в районной школе, а в частной школе-интернате для девочек «Торранс-Хаус», и ее близкие подруги – даже те, с кем она продолжала общаться и в колледже, – в большинстве своем приехали из других мест. С Аляски, из Принс-Джорджа, даже из Перу.
Письма не было и на Рождество. Но в июне пришла очередная открытка, в духе первой, без единого слова от руки. Джулиет глотнула вина, прежде чем ее вскрыть, а потом сразу выкинула. На нее порой накатывали судорожные рыдания, иногда начинался беспричинный озноб, но она выходила из этих состояний за счет мгновенных приступов ярости, расхаживая по квартире и стуча кулаком по ладони. Ярость была направлена против Матушки Шиптон, но потом образ этой женщины померк, и Джулиет в конце концов решила, что просто нашла в ее лице удобную мишень.
Все фотографии Пенелопы были изгнаны в ее спальню; за ними последовали пачки ее рисунков и набросков, сделанных еще до переезда из Уэйл-Бей, ее книги, а также европейская поршневая кофеварка на одну чашку – ее подарок Джулиет с первой летней зарплаты в «Макдоналдсе». Туда же отправились невразумительные вещицы, которые дарили ей для дома: крошечный пластмассовый вентилятор на присоске, заводной игрушечный трактор, сделанная из стеклянных бусин шторка на окно в ванной. Дверь в эту спальню теперь не открывалась, и через какое-то время мимо нее уже стало возможным проходить без содрогания.
Джулиет долго раздумывала, не выехать ли из этой квартиры, чтобы сменить обстановку. Но Кристе она сказала, что не сможет этого сделать, потому что у Пенелопы есть только этот адрес, а письма пересылают лишь в течение трех месяцев, по истечении которых дочь уже не сумеет ее разыскать.
– Тебя всегда можно найти на работе, – возразила Криста.
