Самое время ущипнуть себя, и Настя была готова прибегнуть к этому книжному средству, потому что мать продолжала бурлить от радости, и понять, чем это бурление вызвано, удалось далеко не сразу. Когда поняла, впору было ликовать самой: тетка приезжает сюда, в свой родной город, а не к родителям. Уже все решено, она получила визу, а там и мать подтянется. Безо всякой визы, улыбнулась Настя телефонной трубке.
После разговора, все так же улыбаясь, сообщила новость Карлу и свекрови. Ну, Карлушка-то о существовании тетки знал, а свекровь сразу начала хлопать крыльями: кресло переставить в столовую, я на нем спать буду, а вот чем угощать?.. Узнав про гостиницу, немного успокоилась, но это уже потом, когда Настя выяснила. А хоть бы и не в гостинице – в таких хоромах нашлось бы достойное место интуристу, в грязь лицом не ударишь. «Чем угощать, чем угощать»… Это здесь-то?! Постояли бы вы, Лариса Павловна, в нашем «болотном» гастрономе, тогда бы не выступали. Чего в магазине нет, так на базаре найдется – у матери голова закружится от изобилия. Приставить ее на кухню к Ларисе Павловне, пускай там стряпают дуэтом. Заодно и познакомятся.
Настя страстно хотела познакомиться с таинственной немецкой теткой – с того самого первого известия, «подтверждения родства». Тем более обидно было, что по немецкому получила «четверку»: хоть убей, не давалось их картавое «р» и вот это «х», которое преподаватель-немец не произносил, а как-то выдыхал, точно на морозное стекло дышал или на свои очки перед тем как протереть. Настя старательно пробовала делать то же самое, но заслужила только ядовитое замечание: «Г» фрикативное свойственно украинскому, но никак не языку Шиллера и Хайне», вот это самое «Хайне» и выдохнул; иди знай, что это Гейне. К тексту придраться не мог – спасительная усидчивость выручила, а с фонетикой полный завал. Вдруг тетка ее не поймет? Да, с матерью Лиза переписывается по-русски, но это ничего не значит: пусть она будет приятно удивлена, что племянница говорит на языке теткиной страны – из уважения.
Для этого и существуют частные преподаватели, надо только поискать. Нашелся и преподаватель – вернее, преподавательница.
Круглыми прицельными глазами и убедительным клювоподобным носом Эльза Эрнестовна была похожа на бодрого вздорного попугая. Узкий череп был часто усеян, словно карликовыми кактусами, тугими седыми кудряшками. Старость так высушила ее тельце, что не оставила сколько-нибудь значительных складок или морщин, так что ей могло быть как семьдесят, так и девяносто пять лет. На тонкой жилистой шее мерзли крупные янтарные бусы; кисти рук были сухие и маленькие, но с маникюром. Сложение и габариты Эльзы Эрнестовны позволяли ей покупать одежду в «Детском мире», однако внешне простого покроя костюм исключал такую вероятность. Сходство с попугаем усиливалось какой-то вздернутостью ее миниатюрной фигуры, готовой, казалось, вот-вот взлететь на насест.
Не попугай, а скорее попугайчик.
Настя боялась опоздать, приехала на шесть минут раньше назначенного времени и, сидя в прихожей, наблюдала, как Попугайчик заканчивает урок с какой-то взрослой школьницей. Вскоре девочка выскочила в прихожую, испуганно поздоровалась, натянула пальто и убежала.
Эльза Эрнестовна преподавала немецкий и французский языки («английский я знаю плохо») и брала три рубля за урок. Урок длился ровно час и доводил обучаемого до полного изнеможения, чего никак нельзя было сказать о преподавательнице. Настино объяснение: «Хочу в следующем семестре “пятерку”» вызвало одобрительный кивок и старомодное слово «похвально». После этого Эльза Эрнестовна заговорила по-немецки с такой пылкостью и быстротой, что Насте вспомнились кадры с выступлением Гитлера из какой-то военной кинохроники. Она растерялась.
– Что же вы молчите? – возмутилась Эльза Эрнестовна. – Вы поняли, о чем я вас спрашиваю?
Выходит, она спрашивала.
…И началось хождение по мукам, три рубля за каждое хождение, раз в неделю. Однако делать было нечего – магнитофон стоил дороже, да еще поди достань.
Требовательность Попугайчика не шла ни в какое сравнение с тем, что Настя до сих пор считала требовательностью. Домашние задания должны были выполняться полностью и в срок, Эльза Эрнестовна проверяла их в процессе урока, скашивая круглый глаз и брезгливо, как в червяков, тыча в ошибки. Переносы «на следующий раз» или отсрочки допускались исключительно редко – или не допускались вообще. Посторонние разговоры исключались, разве что «на языке оригинала», но в этом последнем случае разрешались не надолго. Опоздания вызывали ярость. Опасаясь последнего, Настя иногда приезжала на несколько минут раньше и была обречена на сидение в прихожей, при полуоткрытой двери в комнату, где шел урок.
Испуганная школьница больше не приходила, достигнув, по-видимому, высот французского языка, и теперь Настя сменяла рыжеволосую девушку, которой Эльза Эрнестовна часто оставалась недовольна. Придя в очередной раз раньше времени, Настя поймала кусок диалога, почему-то на русском.
– В прошлый раз, – голос Попугайчика был накален от ярости, – у вас тоже болел ребенок. Неужели вы не можете ничего поделать? Что обычно делают люди, когда у них часто болеют дети?
– По всей вероятности, они везут своих детей на воды! – ядовито ответила рыжеволосая (это была она).
– Куда?.. – растерялась Эльза Эрнестовна.
– Куда угодно!! – Теперь разъярилась ученица. – В Баден-Баден, например. Вот вы – куда бы вы повезли своего ребенка, Эльза Эрнестовна?
Девушка выскочила с багровым лицом, сдернула с вешалки пальто и выбежала из квартиры.
Настя поздоровалась. Преподавательница едва кивнула вместо традиционного «Guten Tag» и неожиданно сама заговорила по-русски:
– Такая странная барышня. Посудите сами: как я могу знать, что делать с больными детьми, ведь у меня никогда не было детей? Я спрашиваю у нее, а она, представьте, отвечает: везти на воды! Какие воды?.. Как вы полагаете, что она имела в виду?
– Она пошутила, – пожала плечами Настя.
– Пошутила? – Эльза Эрнестовна была озадачена. – Очень странно. Но зачем она учит французский, чтобы везти ребенка в Баден-Баден, я не понимаю?
Помолчав, добавила:
– А какие способности, какое чувство языка…
Настя остро позавидовала, что сказано это было не о ней, но пожалеть не успела. Поправив бусы, Эльза Эрнестовна произнесла совершенно другим, бодрым, голосом, который предстояло слышать еще полтора месяца до теткиного приезда:
– Guten Tag!
23
Кончилось лето.
Восьмой класс ознаменовался тем, что некоторые девчонки стали делать начес, ребята отрастили густые чубы, и почти никто не носил галстуков. Прощай, «Пионерская зорька», весной вступаем в комсомол.
В день рождения Ольке подарили школьную форму, большая радость. Не обошлось без воплей Сержанта (Анапа тоже кончилась): ты должна спасибо сказать!.. И т. п.
Сказала «спасибо».
