Какое счастье, что они не приехали, повторяла про себя Настя, как перед ЗАГСом мысленно заклинала: только бы не приехали, только бы не приехали, нет, нет…
Они с Карлом съездили на два дня – познакомиться с Настиными родителями, объявить о решении и быстро уехать, чтобы провести день в Москве.
В первый раз на Настиной памяти бабка с матерью оказались солидарны: отцу ехать нельзя – сраму не оберешься. Однако он как раз и уперся: еду, и все тут! Дочь, дескать, у меня одна – так что, я у нее на свадьбе не погуляю?
Пришлось сказать решительно:
– Нет, батя, не погуляешь. Потому что свадьбы у нас не будет.
Смягчая категоричность, пояснила, что свадьба – затея дорогая, им с Карлом не по карману. Приготовилась заранее – и правильно, потому что папаня начал возбухать родительской щедростью: «Да разве мы… Да когда я в чем тебе отказывал?». Настя терпеливо кивала (пусть выговорится), потом подвела итог:
– Не, пап; никогда и ни в чем. Как раз поэтому мы и не можем принять от вас деньги. Ты мужчина, – продолжала убедительно и сразу поняла, что взяла верный тон, – ты Карла поймешь. У инженера зарплата скромная, а ведь он должен и о матери подумать, – и кивнула почему-то на бабку.
Заботу о матери приплела экспромтом и безо всякой необходимости. Оказалось, весьма кстати: бабка встала за нее горой: «Ихнее дело, Сережа. Они женятся – им и решать; не мешайся».
Зато неожиданно вызвалась ехать мать: «Мне свадьба была не была, хоть в ЗАГС приду…». Однако бабка задавила инициативу на корню:
– А люди что скажут? Разве ты брошенка или разведенка какая, что одна приедешь? Не-е-ет! Раз уж Сергей остается, так и ты сиди дома.
Вся дискуссия прошла быстрым яростным шепотом и с завидной скоростью, пока Карлушка брился и приводил себя в порядок; в том же темпе был вынесен бабкин приговор и обжалованию не подлежал.
Настя видела: жених понравился всем. Теперь нужно было опасаться долгих семейных застолий, с неизбежной бутылкой, от которой у отца развяжется язык, и что бы он ни понес, Карлу это слушать ни к чему. Однако мать наготовила еды, как на роту солдат, да и они здорово проголодались с дороги.
Любовно оглаживая, отец поставил на стол «беленькую». Одновременно с ним Карлушка достал тяжелую глиняную бутылку, в этих краях никогда не виданную.
– Эт-то что ж такое? – одобрительно удивился отец.
– Национальная гордость нашей республики – бальзам, – охотно пояснил Карл. – Настоян на сорока травах.
– Лекарственный, что ли? – бабка сощурилась на непонятные буквы, золотом выдавленные на черной этикетке.
Отец потер руки:
– Вот счас и полечимся!
Как раз этого Настя боялась. Он нетерпеливо выколупывал пробку, поглядывая на пустую рюмку; коричневые крошки сургуча падали в тарелку. Наконец!.. Откупорил, налил густую темную жидкость, поднял с готовностью: «За знакомство!» и метнул в рот.
И замер, уставившись враз заслезившимися глазами на будущего зятя, с аппетитом поедающего холодец.
– Заб… бирает, – выдохнул медленно. – В ней сколько же градусов будет?
– Сорок пять, кажется. Оригинальный вкус, правда?
Сам он бальзам не пил – предпочел, к удовлетворению бабки, брусничную настойку ее изготовления. «Не сорок пять трав, конечно, – подпустила она шпильку, – зато домашняя, не покупная». Ульяна Степановна с самого начала внимательно и зорко присматривалась к Карлушкиной рюмке: не сколько пьет, а как, заранее страшась заметить алчное нетерпение, ожидание следующего тоста и знакомое блаженство на лице от выпитого. Так бдительно следила, что почти не ела ничего, зато вполне успокоилась. Инженер до выпивки не жадный: на столе водка, а ему хоть бы хны; деготь, что привез в подарок, не пил совсем, а чуть нацедил себе в чай. Настюхино счастье. Как и то, что не на болоте жить: здесь инженер не инженер – все пьют…
Перед встречей с будущими родственниками Карлушка сосредоточился на том, чтобы запомнить и не перепутать от волнения имена. Отец – Сергей Дмитриевич, мать – Вера Арсеньевна, бабка – Ульяна Степановна; выучил, но все равно волновался. Мать беспокоилась по-своему – приносила коробки конфет: «Вот, отвези непременно, а цветы прямо там купишь».
Анатолий посоветовал бальзам: отвези, там такого не достать. Бутылка, тяжелая, как снаряд, чудом не побилась. И правильно сделал, что купил, а то хорош бы он был с коробками конфет – цветов раздобыть не удалось. Знать бы, так купил бы в Москве на вокзале… Пока тряслись в автобусе от областного центра, надеялся по наивности: хоть городского типа, но ведь поселок же? Значит, и цветы будут.
Не было. Зато рядом с автобусной остановкой они увидели здание с широкими витринами и буквами «ГАСТРОНОМ» над входом. «Новый, – с гордостью сказала Настя, – достраивали, когда я приезжала». Внутри было просторно и малолюдно, только над прилавком винного отдела тяжелой гроздью нависала очередь. За спиной продавщицы, над полкой с батареей однообразных бутылок, висел транспарант: «НАЧИНАЙТЕ ДЕНЬ С КАКАО!». Жизнерадостный призыв не раздражал угрюмую очередь только потому, что никто его не замечал, как не замечают мутные стекла витрин, следы на полу или пирамиды из пачек сухого киселя на полках, поскольку все это, включая оптимистический транспарант, стало частью магазинного пейзажа. А вот какао в гастрономе не оказалось, и это Карла рассмешило. Настя почему-то нахмурилась: «Ну и что тут особенного?». Он пожал плечами: ничего. Не мог же сказать, как царапнуло что-то внутри, и на миг ожила в памяти чужая тесная квартирка, где в проеме кухни стояла хмурая девочка-подросток с дымящейся кружкой в руках: «Я сделала вам какао». Еще раз пожал плечами и выкинул из головы абсурдный лозунг: предстояло самое трудное – знакомство.
Простая рабочая семья, какой Карлушка представлял себе Настину, оказалась не так проста. Глава семьи – худой, жилистый и коротконогий, с синими, как у Насти, глазами, вовсе не был главой, как не была ею Настина мать, женщина нерешительная и суетливая. Настоящим же главой, рулевым этой семьи оказалась бабка, невзрачная на вид старуха с неулыбчивым тонкогубым ртом и в белой косынке, глубоко надвинутой на лоб, как у монашки.
Сергей Дмитриевич говорил больше всех. Его интересовало Карлушкино имя – не в честь ли Карла Маркса; его «успехи на производстве» – прямо так и задал вопрос – и «жилищные условия».
– Нормальные условия, пап, – вступила в разговор Настя, – жить будем с Ларисой Павловной. Как-нибудь разместимся в трех комнатах, правда? – и весело улыбнулась, подмигнув Карлу.
Вера Арсеньевна спросила только, где он живет. Услышав, что в Старом Городе, оживилась.
– А мы знаешь, где жили?.. – начала было, но бабка громко напомнила про духовку, и та заторопилась на кухню. Вернулась некоторое время спустя, но разговор продолжения не имел. Вернее, говорил один Сергей Дмитриевич. Начал, в отсутствие жены, рассказывать, как во время войны их часть перебросили «в этот ваш Старый Город, вот так прямо ихний бульвар главный, а с той стороны площадь; ну так у нас там казармы были». Две рюмки спустя, сам того не заметив, уже повествовал, как два года назад его сделали бригадиром. По мере того как в бутылке понижался уровень водки (бальзам он больше не наливал), Сергей становился все более словоохотливым. Обращался по большей части к Карлу, всякий раз с одинаковым зачином: «А я тебе так скажу…», о чем бы ни говорил, а говорил главным образом о «производстве», то есть о торфодобыче. Собеседник понятливо кивал, отвечая все реже и в основном междометиями, надеясь, что его «конечно» и «угу» не звучат невежливо.
