– Мама, спальню можно везде, пойми! Хоть в прихожей. Где спать повалились, там и спальня.
– Но ты разве не хочешь кабинет? Будете с Оленькой по очереди…
– Что значит «по очереди»? Сами договорятся, Аля; не лезь не в свое дело.
– Я предлагаю спальню сделать в той комнате, а здесь столовую, только… как же кабинет?
– Не понимаю, почему в так называемой столовой не может находиться кабинет?
– А ты как думаешь, Оленька? Давайте спросим Оленьку!
– Оль! А правда, почему бы тут не устроить кабинет?
– Ты меня слушай, а не что женщины скажут: первым делом отциклевать паркет, потом заняться потолком – там трещины, надо шпаклевать, а не просто ляп-ляп, как они делают. Ну, достать хорошие обои, чтобы потом…
– Папа, пускай Оля скажет. Оль! Давай, мы с папой перетащим сюда письменный стол – получится кабинет, а?
Олька отвела взгляд от ветки за окном и, повернувшись к мужу, покачала головой:
– Нет, не получится. Потому что здесь будет детская.
13
Карточки лежали на столе неровной «лесенкой», как он их оставил.
Сомс об Ирэн: «…загадка, как можно ценить музыку… как ценила ее Ирэн. Да! Больше людей, больше денег ценила!» – Приятное заблуждение любящего.
Ценила музыку больше денег, но замуж вышла почему-то за Сомса, который ценил деньги и ни черта не понимал музыки».
Любит только двух женщин, Ирэн и Флер; ни одна не любит его.
Впрочем, Флер – посмертно, honoris causa.
Как молодой Джолион шаг за шагом становится настоящим, зрелым художником, так и Сомс постепенно превращается в подлинного ценителя живописи. Эти параллельные метаморфозы тем более интересны, что герои антагонистичны друг другу.
Роды Аннет, дилемма Сомса: спасти мать или ребенка? – Выбирает ребенка.
Пожар; картина едва не убивает Флер; Сомс спасает ее – и гибнет.
Так ребенок, не убивший мать, убивает отца (падает именно «Vendimia»).
Почему, из всего Гойи, именно «Vendimia»?! У него есть чудесные портреты, в т. ч. solo. Наивная особа с виноградной кистью – менее всего Флер.
Ирэн: красота + обаяние. Элен Безухова: только красота (позвонить Инге, она спорила!).
Сомс – Аннет: идеальный брак, брак по расчету. Социальный статус в обмен на наследника. Самый прочный брак, где правила игры не нарушаются.
NB: Позднее Флер поступает так же, выйдя замуж за первого попавшегося… баронета.
Прием авторского описания: Ирэн – только косвенно, ни одного внутреннего монолога! Ни разу, нигде. Что она по-настоящему думает и как? Остальные написаны гораздо более свободно, даже второстепенные; но не она.
Никем не развеянный миф о беззащитности Ирэн. Обаятельная хищница.
Возможно ли, что «Vendimia» – символ? Урожай винограда = созревшие плоды = итог жизни Сомса, то есть Флер. Поэтому «Vendimia» = двойник Флер (якобы). Все, что недосказано в «Серебряной ложке», составило «Лебединую песню».
По аналогии, картина Флер наз. «Запретный плод» (!)
И «Vendimia» (= Флер) убивает Сомса!
Две хищницы: Ирэн и Флер. Ирэн сильнее, что она и доказывает, со всей очаровательной беспомощностью увозя влюбленного сына от Флер.
Безотказное оружие страдающей матери: нежный шантаж.
Одиннадцать карточек, выпавшие из портфеля неизвестного человека, пролежали в кармане Карлушкиного пиджака с того рокового дня.
Лейтенанта, составлявшего протокол, он в милиции не застал. Вместо него за столом сидел пожилой старшина. При виде Карла он неохотно отодвинул «Огонек», раскрытый на кроссворде, и поднял голову.
– Помню, – настороженно сказал он, выслушав Карла. – Следствие ведется в установленном порядке.
– Следствие?..
– Ну да. Техника безопасности не соблюдалась. Должны были поставить леса, во избежание.
Старшина искоса глянул на кроссворд, потом снова на Карла:
– А вы кто будете?
Подумав, неохотно достал папку, откуда извлек протокол и просмотрел бегло, обращаясь то ли к бумагам, то ли к собеседнику:
– Потому что, если рамы менять, то считается как капитальный, а стало быть, соблюдать надо. Иначе что же это получается? – Человек требовательно посмотрел на Карла и продолжал: – Где-то должен быть акт осмотра, вот… – Он что-то перекатывал во рту. На столе, рядом с сигаретами, лежало несколько «тузиков». Потянулся было к пачке, потом с досадой отодвинул.
– Курить бросаю, – пояснил хмуро. – Жена достала, как не знаю кто. Сует в карман ириски, а у меня от этих ирисок зубы болят…
Захлопнул папку.
– В общем, передали в прокуратуру. Вас как свидетеля вызовут. Или не вызовут. Хотите что-то добавить?
Пришлось рассказать, как подобрал выпавшие карточки, как они остались в кармане пиджака, который не носил, и как случайно наткнулся…
– Это к ним, в прокуратуру, – махнул старшина рукой. – У него в портфеле карточек этих штук, наверно, сорок было, если не больше.
Узнав про командировку, милиционер снисходительно объяснил, что «там не горит, тянуться эта бодяга будет долго, а уж карточки вовсе никому не интересны». Помолчав, добавил: «Теперь-то». И потянулся за «Огоньком».
– Не сходится? – посочувствовал Карл.
– Ну! Вот, «семь» по горизонтали: «Древнеримская катапульта», пять букв. Что бы это?..
– Какая первая буква?
– В том-то и дело, что нету. Вот если отгадать «четыре» по вертикали, то последняя буква как раз для этой… древнеримской.
– А по вертикали что?
– Да тоже не знаю!
Старшина решительно вытряхнул сигарету и протянул пачку Карлу: «Кури». Вдохнул с наслаждением дым и пробормотал скороговоркой:
– «Передача и прием звука на расстоянии»; что это за хреновина? Пять букв.
– Радио.
– А? Я выключил, там концерт по заявкам.
– Попробуйте вписать: «радио». Пять букв.
Милиционер недоверчиво посмотрел на Карла, потом хлопнул ладонью по колену:
– Нну! Точно!.. А я-то…
Прикусил сигарету и, щурясь сквозь дым, вписал.
– Тогда в этой древнеримской, как ее, первая буква «о», – задумчиво протянул он, и Карл счел за лучшее попрощаться.
Подойдя к двери, остановился.
Старшина обрадованно поднял голову:
