А потом Галочка познакомилась с Митей. Галина Николаевна снова опустилась в кресло. В последнее время это стало ее любимым времяпрепровождением – сидеть в мягком, уютном кресле и думать, и вспоминать. А какие должны быть воспоминания в самый лучший день? Конечно же, самые лучшие. Галина Николаевна взглянула на портрет мужа, что стоял на подвесной полке. Ее любимый портрет. Митю тогда отправляли на конференцию в ГДР, и для визы понадобилась фотография, а Галя, когда увидела результат, настояла на том, чтобы увеличить снимок. И правильно сделала. Теперь имела возможность каждую минуту убеждаться в том, каким интересным мужчиной был ее муж. Портрет сделали в пору расцвета профессора Торжкова.
Полный сил (ну, разве сорок пять – это возраст для мужчины?) и желаний (хотя желания не покидали его ни в шестьдесят, ни в шестьдесят пять), одетый в клетчатый пиджак и лукавую улыбку, он смотрел со снимка из-под очков с тем еле заметным прищуром, который выдает в человеке личность проницательную и неординарную. Впрочем, если бы он не был таковым, Галя никогда не стала бы связывать с ним свою жизнь. Митя всегда оказывался на высоте и полностью соответствовал ее стремлениям получить от жизни только все самое лучшее. Во-первых, в отличие от большинства молодых людей в их компании, он был сыном интеллигентных родителей: разбирался в поэзии и морщился при виде торчащих у девушки из-под платья резинок от чулок. Во-вторых, говорил не о красивых Галочкиных глазках, а о том, что через год у них будет холодильник, через два – телевизор, а потом, непременно, машина. И не какой-нибудь «Запорожец», а самая настоящая «Волга», потому что он – Дмитрий Торжков – не собирается всю жизнь бегать в аспирантах. Он намерен делать научные открытия, получать звания, премии и почивать на лаврах. Почивать Галочка тоже хотела, поэтому предложение руки и сердца приняла тут же, не раздумывая. Была, правда, одна мыслишка, немного портившая предвкушение грядущего замужества. Девушка никак не могла перестать спрашивать себя: «Почему я?» При всей своей претензии на исключительность Галочка не была слепой дурехой и прекрасно понимала, что Митя мог осчастливить кого-то и покрасивее, и поумнее, и побогаче. Все-таки у него родители: мама – актриса, папа – ученый, а она что, без роду, без племени. Нет, конечно, мама у Галочки замечательная и даже образованная. Только за образование инженера не бог весть сколько платят, поэтому мама работает простой лаборанткой, чтобы оставалось время на хорошую халтуру: шитье и вязание.
– Руки всегда прокормят, а голова не везде сгодится, – наставляла она Галочку, но девушка только разглядывала исколотые иголками подушечки маминых пальцев, ее ссутулившиеся от постоянного сидения за машинкой плечи и понимала, что какая-то все же должна быть ошибка в такой философии. Нет, она знала, что мама это не по собственной воле себе устроила, все для нее – для Галочки. Ради ее каруселей, качелей, музеев и танцулек, только ради этого. Вот сейчас доделаем пальто для Гликерии Константиновны – и справим Галочке платьишко, свяжем пуловер для Татьяны – директора универмага, и будут у Галочки туфельки. Вот и все мечты. А так чтобы мечтать о машине, разве это возможно? Возможно только о швейной, да и то не о новой, а о подержанной, но все же поновее, чем та, что стучит сейчас. В общем, туфли у Гали имелись, и платья, но серьезным приданым и не пахло. Так что в Митином окружении такой союз должны были именовать не иначе, как мезальянсом. И тогда девушка никак не могла объяснить его выбор. Было приятно все объяснять нахлынувшими чувствами, и она позволила себе делать это, подобно великому множеству юных, романтичных особ.
Теперь же Галина Николаевна понимала. Даже в двадцать пять лет ее муж был настолько умен и дальновиден, что выбрал в супруги идеальную спутницу. Именно такую, которая всегда будет ценить и принимать его исключительность и превосходство. И Галина Николаевна ценила. Уже через десять лет после замужества, когда почти все их друзья продолжали мыкаться по коммуналкам, они жили в отдельной квартире, а муж-профессор баловал ее роскошными туалетами, привезенными не откуда-нибудь, а из самой заграницы. Митя был самым умным: он много читал, знал наизусть великое множество стихов и мог ответить практически на любой вопрос. Митя был напористым: коллеги предпочитали соглашаться с его мнением и не идти наперекор воле профессора. Митя был самым веселым: он умел показывать фокусы, рассказывать анекдоты и играть (нет, не на аккордеоне, который пренебрежительно именовал «народным достоянием»), а на самом настоящем рояле, который занимал половину их не очень маленькой гостиной. Митя был самым-самым, и ценила его не только Галина Николаевна, но и другие бойкие и робкие, молодые и не слишком, красивые, симпатичные и просто страшилы, а Митя… Митя был самым отзывчивым. И эту сторону его широкой, неординарной натуры Галина принимала: скандалов не устраивала, расследований не проводила. В конце концов, она сама мечтала об исключительном муже, наличию которого могла бы позавидовать любая женщина.
– Как ты терпишь? – частенько спрашивали ее подруги, докладывая об очередном увлечении ее благоверного и видя лишь пустое равнодушие в глазах Галины.
А она искренне недоумевала. В ее понимании несчастными были именно они со своими верными до мозга костей инженерами, учителями, строителями, никому не нужными и не интересными, кроме своих неухоженных и замученных бедностью жен. Нет, Митя – орел, а орлу нужен полет, и он инстинктивно женился именно на той орлице, которая легко позволит ему расправлять крылья и парить на длинном поводке. И за эту покладистость и смиренность испытывал он к жене глубокую благодарность и настоящую признательность и делал все от него зависящее, чтобы дать ей то, что на самом деле составляло ее счастье: красивую одежду, дорогие украшения, отдых на море и, конечно, тот самый лучший день, который считала она для себя таким важным и таким замечательным. Именно муж отучил Галину Николаевну от привычки устраивать в этот день сюрпризы родным и близким.
– Это твой день рождения, – говорил он напутственно. – Мы должны для тебя стараться, а не наоборот.
И в своих стараниях профессор Торжков преуспевал, каждый год превосходя самого себя. То вел ее в оперу, то снимал номер в шикарной гостинице, то поражал где-то раздобытым автографом Лучано Паваротти, а однажды подарил щенка. Маленькая смешная такса, которую назвали Белка, прожила с ними тринадцать лет, и все эти годы Галина Николаевна сообщала каждому новому гостю, что «эта прелесть» – сюрприз мужа к очередному дню ее рождения.
Пора было выбираться из кресла. Воспоминания воспоминаниями, но нельзя дать им полностью завладеть твоим существом. Все-таки сегодняшний самый лучший день никто пока не отменял. Галина Николаевна села за стол и взглянула на тарелку. Многим каша показалась бы совсем неподходящим блюдом для праздничного меню, но когда вместо зубов протезы, к тому же не слишком удачные и слегка натирающие, то тут уж не до кулинарных изысков. К тому же каша была гречневая, молочная, сладкая, с лежащими рядом на блюдце кусочками сыра. Из тарелки поднимались пар и совершенно дивный аромат, не имеющий ничего общего с тем омерзительным запахом уфимской мамалыги, который и сейчас помнила Галина Николаевна. Женщина с аппетитом поела и взглянула на часы. Скоро напомнят о себе дети. Дети… Они всегда были ее самым ценным капиталом, ее несомненной гордостью, ее счастьем.
