— Ну, когда я насилую девчонку, это похоже, да?
— Хватит. Мы не бросим дело, которое скоро закончим. В особенности потому, что в последнее время Сандро, я это чувствую, все менее и менее хочет продолжать. Он как-то… ускользает. Ты порешь чушь, он только и ищет предлог все остановить.
— А мне плевать. Тогда поторопись и заканчивай. Мы получаем свое бабло и валим отсюда.
* * *
Наступила ночь. Наконец его нос почуял прохладу. В дверь хижины постучали. Сандро вскочил, в хижину вошел Кракюс.
— Добрый вечер, назначаем на сегодняшний вечер?
Сандро ничего не ответил и отвернулся.
— Ну нельзя же откладывать это изо дня в день, — сказал Кракюс раздраженно. — Все готовы… Ждут только твоего сигнала.
Сандро надулся. Ему было совершенно наплевать, что все готовы. И чихать он хо тел на раздражение Кракюса.
Стоя в паре метров от него, он мог чувствовать запах табака, которым пропитался Кракюс. Сигарета… Сигарета напоминала ему о поездке в Париж, когда он встретил Тиффани. Выйдя из музея Родена, они позавтракали на террасе кафе на улице Варен. Вокруг все курили. Дым обволакивал молодую женщину, кружась танцующими колечками, превращая ее в принцессу, появившуюся по волшебству, как в сказке. Впервые в жизни ему понравился запах табака.
Воображение увлекло Сандро за Атлантику, и он оказался в кабинете президента Нью-йоркского университета в их последнюю встречу. Тот уговаривал его выбросить случившееся из головы, начать жить с чистого листа. Тогда прошло уже больше года после того…
— Никогда, — прошептал Сандро.
— Что?
— Ничего.
— Хорошо, ну что тогда мы делаем?
Сандро поднял глаза на собеседника.
— Ладно, давайте. Поиграйте с низкими инстинктами…
Кракюс поспешно удалился, вероятно, опасаясь, как бы клиент не передумал.
Сандро долго, очень долго оставался один в тишине своей хижины. Затем, повинуясь странному чувству, надел куртку, шляпу и вышел. Он попал в объятия ночи, ночи безлунной, только отдельные редкие звезды мерцали сквозь деревья, которые и защищали и угрожали одновременно. Он не видел их, но чувствовал их присутствие в темноте. Он вздрогнул. Достал карманный фонарик и включил. Батарейка садилась. Он пошел в сторону деревни. Тоненький лучик света освещал ему путь.
Когда он впервые приблизился к центральной площади, где слышалась музыка, в основном ударных инструментов, его охватил страх. Издалека он мог различить красные от отсветов костра лица в толпе, собравшейся на спектакль. Сандро почувствовал, как сжимается сердце, но продолжал путь до тех пор, пока не оказался метрах в двадцати от них. Стоя сбоку, он мог хорошо видеть как сцену, так и зрителей.
Спектакль показывали индейцы, они танцевали, пели, обменивались репликами, видимо, представляя какую-то историю. Только молодые. Спектакль был достаточно оживленный — с настоящими и очень жестокими драками. Зрители сидели, не шелохнувшись, было видно, что они не привыкли к такого рода зрелищам. Они таращили глаза, некоторые пооткрывали рты, другие отскакивали назад, когда кто-то из персонажей кулаком наносил удар прямо в лицо. Одна женщина прятала глаза во время некоторых эпизодов. Большая часть зрителей была совершенно зачарована, словно под гипнозом. Некоторые сцены имели ярко выраженный сексуальный подтекст. Они демонстрировали молодых индианок в вульгарных позах, произносящих провокационные слова, в их танцах было больше симуляции совокупления, чем артистичности.
Индейцы были так заворожены, что не заметили бы ни крокодила, ползущего перед сценой, ни дерева, падающего рядом с ними.
Тревога Сандро обострилась. Перед глазами на фоне происходящего на сцене встал образ Марка Аврелия. Император сделал все, чтобы уменьшить жестокость спектаклей в театрах. Поставив перед собой нелегкую задачу, он принял меры, чтобы ограничить число шокирующих сцен. Он был убежден, что введение нравственных принципов позволяет возвысить душу.
Однажды толпа, очарованная рабом, который надрессировал льва пожирать людей, потребовала его освобождения. Потрясенный Марк Аврелий ответил: «Этот человек не совершил ничего, достойного свободы».
Охваченный стыдом и ненавистью, Сандро пристально смотрел на собравшихся индейцев. Разумеется, они не привыкли к такого рода спектаклям. Но были не очень-то напуганы, когда дело дошло до принесения в жертву их богу молодой невинной белой девушки.
23
— А для чего красят стволы деревьев?
Альфонсо смотрел, как индейцы трудятся над большим разрубленным бревном.
Кракюс улыбнулся:
— Чтобы было похоже на амарантовое дерево.
— А…
— Хорошо придумано, да?
— Да-да, просто отлично… А зачем это?
— Это для вечернего спектакля.
Альфонсо нахмурился и принял смущенный вид.
— Марко сказал, что ты неплохо развлекаешься и что вначале мы должны были ликвидировать индейцев, а теперь устраиваем им шоу.
— Да, но эти шоу для того, чтобы испортить им настроение. А не для удовольствия.
— А…
— Поди-ка сюда, не надо, чтобы они нас слышали.
Настало время заняться Альфонсо, не оставлять его одного на милость Марко, который плохо на него влиял.
Они отошли и немного прошлись по деревне. На площади никого. Индейцы, должно быть, собирали в лесу купу. Было ужасно жарко, к тому же очень сухо. Их грубые ботинки поднимали пыль.
— Послушай, — сказал Кракюс. — Сегодня вечером, например, будет номер силачей. Мы увидим мужчин, поднимающих стволы амарантов, которые никто не может нести, настолько они тяжелы…
— Ясно…
— А на самом деле наши мужчины будут поднимать другие деревья, которые в десять раз легче.
— Ну, хорошо… И как же это испортит им настроение?
— Поставь себя на место зрителя. Если ты мужчина и знаешь, что неспособен этого сделать, у тебя испортится настроение. Если ты женщина и мечтаешь, чтобы твой мужчина был сильным, а он вдруг оказывается не таким, ты расстроишься. Результат: после спектакля все лягут спать огорченными.
— А, понимаю. А это нормально? У меня такое впечатление, что ты напрягаешь мозги, чтобы выдавать какие-то невероятные трюки…
— Ну… Видишь ли, это психология. Это то, о чем мы однажды говорили.
— Ага…
— Мне нужно найти образ для женщин. Такое шоу, в котором женщины казались бы красивее, чем в действительности. Я пока не знаю, как это сделать, у меня нет никаких идей. Поэтому, ты понимаешь, здесь у всех будет плохое настроение, как у женщин, так и у мужчин.
— Да, понимаю.
У Альфонсо был не слишком уверенный вид.
