Дед и внук тихо переговаривались.
— Сюда что? — спрашивал Олег Арсеньевич.
— Деталь «А-пять».
— Подай мне.
— Держи.
Неожиданно Эмка замер, встал со стула, повернулся к Полине Сергеевне:
— Ба…
И упал, забился в конвульсиях.
Припадок длился пять минут, новости не успели начаться. Очнувшись, Эмка был слаб, ничего не помнил, с вялым удивлением смотрел на встревоженных родных. Утром они поехали к врачу.
* * *
Эпилепсия как последствие травмы весьма вероятна, сказал доктор, но не стопроцентна. Энцефалограмма специфической активности мозга не показала, однако очаговая электрическая активность пораженных участков могла возникать внезапно. Больше всего пугало, что ребенок не чувствует приближения припадка и падает лицом на пол, на асфальт, снова травмируя голову. Полина Сергеевна прочитала о детской травматической эпилепсии массу литературы. Узнала, что у детей-эпилептиков часто наблюдаются аккуратность, доходящая до педантизма, скупость, злопамятность. Это все не про Эмку. Педантичная аккуратность? Он неряха, каких поискать. Или пока болезнь не развилась? Но ведь велика вероятность, что и не разовьется вовсе!
Пока же его нельзя отдавать в новую школу. Старая — под боком, там все Эмку и бабушку знают, там можно объяснить, как действовать в случае приступа. А в новой школе сразу все новое: одноклассники, учителя — поди обрадуй их, что привели мальчика с угрозой эпилептических припадков, будьте готовы, пожалуйста.
— Может, пусть вообще в школу не ходит? — предложил Сеня. — На черта она сдалась? Пригласим учителей, пусть дома ему преподают.
— Такая социально активная личность, как Эмка, — не согласилась Полина Сергеевна, — без коллектива затоскует.
— Я буду возить его в бассейн, — поддержала мужа Лея, — в какие-нибудь кружки.
— А я посижу с Маленькой Полинькой, — вызвалась Ольга Владимировна. — Хотя, конечно, я разделяю тревогу Полины Сергеевны.
— Под колпак мальчишку? — задумчиво произнес Олег Арсеньевич. — Нам так проще, а ему каково?
— Давайте исходить из того, что говорят врачи, — сказала Полина Сергеевна.
— Они ничего толком не говорят! — зло бросил Сеня.
— Они не предлагают перевести Эмку на домашнее обучение. Что это там за возня? — повернула голову к двери Полина Сергеевна.
— Опять подслушивает! — вскочила Лея. — Это не девочка, а прирожденная шпионка! Мата Хари сопливая!
Тайка действительно подслушивала, сначала одна, потом вместе с Эмкой, которого тихо привела, — про тебя говорят.
Эмка проявлял странное задумчивое равнодушие, когда распекали Тайку. Обычно он или соболезновал, или злорадствовал — все шумно и активно, но никогда не безмолвствовал безучастно.
— Я сильно навсегда больной? — спросил Эмка с дрожью в голосе. — Что, мне даже в школу нельзя? — Разревелся и убежал.
— Если ты! Еще раз! — Красная и злая, Лея с кулаками пошла на дочь. — Нет, именно в этот раз! Ты сейчас получишь!
Сеня перехватил жену, обнял:
— Тихо! Успокойся! Тайка, брысь отсюда!
— Поговорили, называется, — буркнул Олег Арсеньевич. — Сейчас Полиньку Маленькую разбудят, — кивнул он в сторону комнаты, где рыдали дети.
— Я предлагаю до Нового года, две четверти, — поднялась Полина Сергеевна, — ничего не менять. Эмка не переезжает и ходит в старую школу. А там посмотрим. — Хотела идти успокаивать внука, и все именно этого ждали от нее. Но вдруг остановилась: — Сенька, Лея, поговорите с ним.
«До Нового года ты дотянешь, — сказала она себе мысленно. — И пора уступать место родителям».
* * *
На августовскую встречу Полина Сергеевна предложила домочадцам остаться, не уезжать в Москву. Полина Сергеевна гнала от себя мысль, что этот праздник будет для нее последним, но вместе с тем сознавала, что скорее всего так и случится. Друзья в один голос говорили о том, что она постройнела, похорошела и выглядит как молоденькая девочка.
— Со спины и при слабом освещении, — отшучивалась Полина Сергеевна.
Среди их приятелей не было врачей-онкологов, которые увидели бы грозный симптом в потере веса, и похудение приписывалось переживаниям, связанным с травмой и болезнью внука.
В этом году участок был украшен особенно красиво — Лея с детьми сделали гирлянды из бумаги и цветов, Сеня по периметру беседки развесил маленькие лампочки.
Когда гости расселись за длинным столом, Олег Арсеньевич традиционно начал:
— Все свое…
Ожидали, что он заведет речь об овощах и консервах, но Олег Арсеньевич указал на родных:
— Свои дети, свои внуки, своя теща. — Он кивнул в сторону Ольги Владимировны. — И своя жена!
— Чехов в «Вишневом саде», — первой отреагировала Леночка, — говорил, что дачники размножаются до необычайности.
— Выращивание жены ему удалось особо, — подхватил Леночкин муж.
— Точно! — согласился Олег Арсеньевич. — Братцы, какая у меня жена! Я иногда думаю, даже когда трезвый, а сейчас я пока трезвый, поэтому у меня что на уме, то и… — запнулся он. — Словом, как на духу! Я, вы знаете, государственник, служу отечеству не за страх, а за совесть, но иногда мне кажется, что я родился для того, чтобы встретить Полиньку и любить ее. В этом смысл моего появления на свет, и радость, и счастье, и наслаждение, и бессмертие в лице внуков.
Олег Арсеньевич задал тон, и все с готовностью подхватили, словно давно искали возможность выразить Полине Сергеевне свое восхищение. Она понимала, что нужно остановить восхваления, оборвать шуткой. Но ничего кроме: «Спасибо, друзья! Вы устроили репетицию моих поминок!» — не приходило в голову. Говорить о поминках не хотелось. И она слушала с улыбкой, впитывала каждое слово. Делала скидку на то, что преувеличивают, гиперболизируют, напускают пафоса, — и наслаждалась этим неожиданным подведением нравственных итогов своей жизни.
Говорили о мудрости Полиньки, ее деликатности, умении отделить важное от второстепенного и сосредоточиться на главном, о ее конструктивной доброте и потрясающем чувстве юмора. Друзья не просто перечисляли благородные качества Полиньки, а приводили примеры, вспоминали случаи, истории, ее фразы, характеристики, заключения. Полина Сергеевна поразилась, сколько они помнят того, что она давно позабыла.
Она слушала несколько отстраненно — словно разговор шел не о ней самой, а о другой женщине, за которую Полина Сергеевна ответственна, воспитанию, наблюдению за которой посвятила жизнь, словно достоинства этой женщины ей можно записать на свой счет. Казалось, друзья никогда не выдохнутся, они сошлись в общем порыве — высказать то, что давно накопилось в душе.
Эмка, которого строго предупредили «не встревать в разговоры взрослых!», ерзал на стуле, вертел головой и кусал губы — ему тоже хотелось сказать.
