— Увы, не могу, — отвечает тот. — Мне надо домой. Жена и так меня убьет.
Жена? А на вид ему не больше восемнадцати.
Остальные готы тоже отказываются. Тогда красавец смотрит на меня, но Анри оттаскивает его в сторону раньше, чем я успеваю заявить, что никуда с ним не пойду. Я слышу, как они шепчутся.
— Оставь его, — сердится Анри. — Это слишком опасно.
— Я не могу бросить его на улице, ты же видишь, он совершенно беззащитен, — отвечает красавец. — Мы и так потеряли слишком много людей.
Опять обо мне в мужском роде! Задолбали.
— Слушайте, — говорю я, — все это страшно трогательно, но я вообще-то не ребенок. Домой как-нибудь доберусь. Такси поймаю или дойду до метро. Не парьтесь, ей-богу.
Я озираюсь в надежде увидеть Виржиля или Жюля. Хоть кого-нибудь знакомого. Красавец целует своих друзей на прощание, затем забирает у меня салфетку и промокает мой лоб.
— О ране следует позаботиться, пока не случилось заражение.
— Может, выйдешь из образа хоть на минуту? — прошу я. — Где здесь метро?
Он смотрит на меня с беспокойством и отвечает:
— Судя по всему, падение смутило ваш рассудок. Вам нужно подкрепиться. Идемте, тут недалеко кафе «Шартр». Я знаю их повара. Он приготовит нам что-нибудь сносное.
— Спасибо, но я не хочу есть, и вообще мне пора домой.
— Позвольте хотя бы проводить вас немного.
— Да легко.
— Постойте, мы кое-что забыли, — говорит он и зачем-то протягивает руку к моей шее. Я хочу отстраниться, но он быстро берет красную ленточку с ключом и прячет под мою рубашку. Затем снимает собственную ленту и платком стирает с лица пудру и помаду. — Не стоит пренебрегать осторожностью.
Мы направляемся на восток. Дышать нормальным, обычным воздухом — такое облегчение! И как хорошо, что этот сумасшедший день заканчивается. Надеюсь, что вместе с ним закончится и весь дурдом. Главное — как-то найти Виржиля.
— Меня, кстати, Анди зовут, — говорю я.
— Рад знакомству, — отзывается он и слегка кланяется. — Амадей.
— Амадей?.. — удивляюсь я. — Забавно. Я как раз изучаю творчество одного Амадея. Композитора восемнадцатого века.
Тут мы поворачиваем из переулка на рю Риволи, и я встаю как вкопанная.
Кажется, дурдом, который должен был закончиться, только начался.
68
Все мужчины носят хвостики. Все до единого. И одеты странновато: короткие, до колен, штаны, а сверху что-то длинное, приталенное. Женщин на улице мало, и они тоже в странных нарядах. Опять реконструкция? Или ролевая игра? Одна из женщин подходит к нам. Ее длинное, под старину, платье засалено, по лиц) размазана грязь. Она улыбается нам и будничным движением оголяет грудь.
— О господи, уберите немедленно! — выпаливаю я и отворачиваюсь. Не то чтобы меня пугал вид чужой груди, но после прогулки по набитому трупами подземелью я на все как-то болезненно реагирую.
Амадей отмахивается от нее и невозмутимо идет дальше, будто такие встречи для него в порядке вещей. Он шагает быстро, я с трудом поспеваю.
Мимо грохочут повозки — все как одна словно из-под волшебной палочки средневековой феи. Тротуара нет, только дорога во всю ширину. Интересно, с чего вдруг такое месиво под ногами? В Париже не бывает грязи, откуда ей взяться, если все улицы покрыты асфальтом — машины ведь должны как-то ездить. Но машин тоже не видно. Ни такси, ни автобусов, ни мопедов. Нет вывесок и дорожных знаков. Нет светофоров. Иногда попадаются фонари, но в них горит настоящий огонь. Здания все какие-то приземистые. В небе нет самолетов. И вонища здесь почти такая же, как в катакомбах, только пахнет испорченным сыром, гнилой капустой и канализацией.
Будь здесь какой-нибудь фестиваль ролевиков, играла бы музыка. Но ее нет. И сейчас не октябрь, то есть это не Хеллоуин. И не ночь костюмированных фриков, потому что нет никого в костюме гориллы. Но что тогда происходит?
— Поторопитесь! — .Амадей берет меня под руку и прибавляет шагу.
— Куда мы так спешим? — не понимаю я.
— Нехорошо, если нас заметят.
И тут меня осеняет. Все настолько очевидно, что я начинаю смеяться. Долго же я тупила. Это съемочная площадка! Снимают какой-то исторический эпос, кругом бегает массовка, и Амадей беспокоится, что нам влетит, если попадем в кадр. А все те мертвецы — просто бутафория, вот почему ни Амадей, ни его друзья на них не реагировали. Что до запаха… Ну, какое-нибудь хитрое средство из арсенала киношников, чтобы актеры правдоподобнее играли.
Я озираюсь в поисках софитов и съемочной группы. Где-то должны быть кабели с генераторами и деловитый технический персонал. Фургоны, в которых актеры сидят между съемками. Столы с закусками наготове. И охрана, следящая, чтобы фанаты не докучали звездам. Но ничего этого нет. Только тощие дети рыскают в темноте.
— Разве дети в такое время снимаются? — удивляюсь я.
Но Амадей меня не слышит. Он отпустил мою руку и уже перебегает улицу. Я следую за ним, и мы оказываемся у входа в Пале-Рояль. Наконец-то знакомое место.
— Ладно, чао-какао, — говорю я. — Дальше я дойду.
— Неразумно пускаться в путь на голодный желудок, — хмурится он.
Я отмахиваюсь:
— Да мне бежать пора.
— Мне за вас неспокойно. Кровь на лице привлечет внимание, вас задержат и начнут расспрашивать. Давайте хотя бы зайдем в помещение и умоем вас.
А ведь он прав. Мне сейчас только проблем с полицией не хватало.
— Ладно, — соглашаюсь я и следую за ним.
В Пале куча народа в исторических костюмах. Все снуют туда-сюда. Колоритные пьяницы, франты и мошенники. Мы входим в «Шартр», и там тоже кругом статисты. Видимо, киношники арендовали кафе на время съемок. Мы садимся за столик, и я разглядываю актеров. У всех плохие зубы, шрамы, прыщи, жирные волосы, грязные ногти… Пожалуй, даже слишком натуралистично. Не знаю, что это за фильм, но он наверняка возьмет «Оскара» за лучший грим. Я ради интереса ищу хоть какие-то признаки современности — мобильники, наручные часы, ручки. Но ничего нет. Даже кофемашины не видно. Вокруг ни одной приметы двадцать первого века.
Амадей делает заказ. Я повторяю, что не хочу есть, но он настаивает. Официант приносит вино. Нет уж, спасибо! У меня до сих пор голова кружится с прошлого раза. Я пододвигаю свой бокал к Амадею, но он тоже не пьет. Вместо этого он достает носовой платок, обмакивает его в вино и протирает мой лоб.
— Водой не дешевле будет? — спрашиваю я.
Он морщится.
— Вы отлично понимаете, что не стоит промывать раны парижской водой, если не хотите, чтобы через день они загноились.
К нам подходит какой-то мужик, у которого вся одежда в жирных пятнах.
