Как только она ушла, я повернулась к дяде.
— Я сама способна отвечать за себя, — сердито начала я. — Это мой выбор, а не твой. Во дворце слишком душно. Там нужно соблюдать кучу правил. Со всех сторон за тобой следят. У стен есть уши. Я не желаю там жить…
Он рассмеялся.
— Твои желания не имеют никакого значения. Ты приобретаешь положение при дворе — вот что важно.
— А если я откажусь? — спросила я дерзко.
В ответ я получила пощечину.
— Ты не откажешься, Алекс, — процедил дядя, — иначе я сделаю из тебя отбивную. Если королева перестанет к тебе благоволить — мы потеряем все.
Королева благоволит ко мне. Эти слова мигом успокоили мою злость и боль от пощечины.
Дядя продолжал:
— Ты пойдешь к ее величеству. И сыграешь роль компаньонки дофина — причем сыграешь хорошо. Только попробуй ослушаться! Ты будешь…
— Да-да, дядя, ты прав, — сказала я.
— И предупреждаю тебя… Постой, что-о? — Он опешил от моей нежданной покорности.
— Ты прав. Я все сделаю. От этого зависит судьба нашей семьи.
Дядя сощурился. Он чуял неладное. И был прав, поскольку меня не волновала судьба моей семьи. Только моя собственная.
Я умылась, начистила башмаки и покинула нашу комнату. К черту дурацких марионеток, думала я, пересекая Мраморный двор. К черту дядю с его прихотями. Я буду компаньонкой французского принца. А через год-другой, когда мальчик подрастет, я попрошу королеву о протекции. И она не откажет, она ведь ко мне благоволит. И уж тогда меня ничто не остановит. Одно ее слово — и я начну блистать на парижской сцене. Мне к тому времени исполнится четырнадцать. Я буду Офелией и Марианной. Сюзанной, Заирой и Розалиндой. Разве Каролина Ванхов не покорила весь Париж, сыграв Ифигению в четырнадцать лет?
Фрейлина, ожидавшая у покоев королевы, окинула меня взглядом и спросила:
— Что это за наряд? Неужели у вас нет платья?
Я ответила, что у меня всего одно платье, которое выглядит еще хуже этих штанов. Тогда она потребовала, чтобы слуга отдал мне свой камзол, и сама помогла мне его надеть. Затем мне было велено ждать в коридоре. И я ждала — час, два… Передо мной сидели другие люди, они ждали гораздо дольше. Министры. Послы. Дряхлая маркиза с четырьмя спаниелями, невозмутимо смотревшая, как ее собаки грызут ножки стульев и гадят на ковер.
Наконец я вошла в кабинет несказанной красоты. Потолок был расписан ангелами и облаками. Вся мебель словно сделана из золота, а ковер под ногами — соткан из живых цветов. В вазах стояли розы всех мыслимых оттенков, благоухание наполняло воздух. Королева сидела за мраморным столом и писала письмо.
Она выглядела совсем иначе, чем в предыдущие наши встречи. На ней было скромное платье из муслина, и я впервые видела ее без парика. В ее волосах, собранных в низкий узел на затылке, виднелись белые пряди. Ее лоб оказался исчерчен морщинами. Издалека я этого не замечала. Когда она подняла на меня взгляд, я увидела в ее глазах усталость и печаль и вспомнила, что она потеряла сына. Об этом легко забыть, когда она блистает на балах и одаряет улыбками жирных боровов в расшитых камзолах.
Я изобразила реверанс, хотя это непросто в штанах, и замерла, потупив взор. Она велела мне подойти ближе и какое-то время разглядывала меня, словно собиралась с мыслями. Наконец она сказала:
— Мой сын полюбил тебя. Он был веселым мальчиком, пока не умер его брат. Теперь он проводит слишком много времени в мрачных раздумьях, подолгу предается печали и оттого теряет здоровье. Я хочу, чтобы ты стала его компаньонкой. Развлекай его. Пой и танцуй для него. Пусть в его бедное сердце вернется веселье. Возьмешься ли ты за это?
Я ответила, что о большей чести не смела и мечтать. Что люблю дофина больше собственной жизни. При этом я пустила слезу и говорила с прочувствованной хрипотцой, хотя мальчишка был мне безразличен, я видела в нем всего лишь средство для достижения моей цели.
Королева, поверив в мое лицедейство, улыбнулась. Она протянула мне мешочек с деньгами и сказала, что я могу идти. Ее фрейлина велела мне собрать вещи и поскорее возвращаться во дворец, где отныне я буду жить. У меня будет комната по соседству с покоями дофина.
Я рассовала половину денег по карманам штанов. Мешочек с оставшимися монетами предстояло отдать дяде: он не поверит, что я ушла из дворца с пустыми руками. Затем я побежала прочь из королевских покоев, вниз по лестнице, к огромным входным дверям и дальше по ступеням.
«Дофин меня любит! — радовалась я. — А однажды меня будет любить весь Париж. Я стану величайшей актрисой Франции!»
Иногда я вспоминаю ее — ту девчонку, какой была тогда. Вижу, как она бежит по Мраморному двору, в потрепанных штанах до колена и камзоле с чужого плеча, и смеется. Как она танцует от радости, и радужные ожидания кружат ей голову.
Я помню ее, но я ее больше не знаю.
Опустив дневник, я на несколько секунд закрываю глаза.
Да, я тоже вижу эту девчонку. Слышу ее голос. И хочу, чтобы она рассказала свою историю до конца. Но в этот момент в дверном замке поворачивается ключ. Отец вернулся. Это плохо. Наверняка Минна уже сообщила ему, что я вчера потратила триста евро. Он, конечно же, спросит, на что, а я не хочу отвечать правду. Не хочу сейчас выяснять с ним отношения.
Я хватаю рюкзак и засовываю туда дневник. Мчусь в свою комнату, стаскиваю джинсы и залезаю в постель. Слышу, как отец ходит и ставит портфель на пол. Потом снимает ботинок. Второй. Потом идет к моей двери, заглядывает и зовет меня шепотом:
— Анди!
Я мерно дышу, лежа к нему спиной, чтобы он не мог разглядеть мое лицо. Он приоткрывает дверь чуть шире. Свет из коридора ложится на стену, и я вцжу его тень.
— Анди, ты спишь?
Когда мы с Труменом были маленькими, он возвращался с работы и целовал нас перед сном. Сейчас он даже не переступает порог комнаты. Пара секунд, он закрывает дверь и уходит.
Я вздыхаю с облегчением.
И с грустью.
27
Утро. До меня доносится колокольный звон и ржание лошадей в конюшне. Запах сена и навоза.
— Алекс, просыпайся, — шепчет мне чей-то голос. — Папа говорит, надо помочь с марионетками. Вставай, соня, вставай…
Я открываю глаза. Над моей кроватью нависает огромная марионетка из папье-маше. У нее крючковатый нос, острый подбородок и маленький перекошенный рот. На меня таращатся безумные стеклянные глаза.
— ПРОСЫПАЙСЯ! — кричит чудовище.
Я тоже кричу и подскакиваю на постели. В ужасе оглядываюсь. Никого. Никаких исполинских марионеток, никаких лошадей и коров. Я не в конюшне. Я дома у Джи и Лили, в гостевой комнате. Мне все приснилось. Так, хорошо, нужно успокоиться. Я делаю глубокий вдох, стараясь унять колотящееся сердце и дрожь в руках.
