Эй, предместный
Алкаш безвестный
Торчок бесполезный
Эй, предместный
На пособие способный
Лузер бессловесный
Прожженная жизнь
Не по мне
Весь в огне
На войне
Нож в спине
Возьми себе
На окраине, на краю
Выживаю, не сдаю
Выжимаюсь, устаю
В пустыне нищеты
Пытаюсь подходить,
Не чудить, не вредить
Но себя не изменить
Это все мечты
Наниматься прихожу
Душу тебе выложу
Все, что умею, покажу
Но твои глаза пусты
И на губах — пустая улыбка
Нанять меня — большая ошибка
Скорей бы ушел
Думаешь ты
Эй, предместный
Заразный, отвязный
А нтибуржуазный
Эй, предместный
Хроники избежать
Криминальной окрестной
Мне нелегко
Господин Сарко
Сидишь высоко
Глядишь далеко
Видишь только хулигана
Я на работу встаю рано
Возвращаюсь после двух смен
Обхожусь без сцен
Господин Ле Пен
Для тебя я нацмен
Франция дала правый крен
Еще немного, и ты — президент
Пора ловить момент
Заливать цемент в монумент
За перемирие отдам
Последний цент
Эй, предместный
В заразе, в отказе
В каждой фразе
В квартирке тесной
Что тебе толку
В моем рассказе
Пока моя песня еще не спета
Воевать ради нейтралитета
Выйти однажды из-под запрета
Не послушав чужого совета
Каждый день до рассвета
На передовую с проездным билетом
Сгибаться перед авторитетом
Ждать закона, пакета, декрета
От обитателя кабинета
Музыка — моя ходовая монета
Мои слова вместо пистолета
Мой протест уложен в куплеты
Ведь куда ни глянь
В предместьях дело — дрянь
Свободе, равенству и братству не перейти грань
Между Сен-Жермен и Клиши
Сколько ни горлань.
[33]
24
Он заканчивает речитатив. В зале раздаются аплодисменты и свист. Получилось. Удивительно, но получилось. Мы все смеемся от радости, даже я. Жюль хватает с первого подвернувшегося столика пустую корзинку из-под хлеба и пускает ее по залу. Она возвращается к нам с монетами и купюрами. Мы играем еще несколько песен. Некоторые сочинил Виржиль — Жюль знает, как их играть, а я подыгрываю как могу. Другие — каверы хитов. Спустя час мы снова пускаем по кругу корзинку и делаем перерыв, чтобы Виржиль поужинал.
— Неплохо заработали, — говорит Жюль, раздавая нам деньги. — Надо будет повторить. Слышь, Реми! — кричит он. — Мы еще в воскресенье придем.
— Я предупрежу папарацци, — отзывается Реми.
— Вы же будете? — спрашивает Жюль.
Виржиль смотрит на меня.
— Анди, ты как?
Я смотрю на него. Такие теплые карие глаза.
— Я… да. Если буду в Париже. Есть шанс, что я улечу домой в воскресенье.
Он отворачивается и смотрит на часы.
— Ладно, мне пора, — говорит он, отталкивая пустую тарелку. — Жюль, ты остаешься?
Жюль качает головой.
— Мне завтра работать.
— А ты?
— Мне тоже пора, — отвечаю я.
— На чем поедешь?
— На метро.
Он снова смотрит на часы.
— Время уже позднее. Давай я лучше тебя подвезу.
— А меня? — встревает Жюль.
— Не наглей. Тебе пешком идти пять минут.
У выхода из кафе Жюль на прощанье целует меня в щеки и напоминает, что в воскресенье концерт.
— Вон моя тачка, — Виржиль указывает на помятое синее «Рено» с рекламой такси на боку.
Мы садимся в машину. Я говорю, куда ехать, и спрашиваю, сколько часов у него смена.
— С полуночи до восьми.
— Жесть.
— Да не, нормально. Прихожу домой, валюсь спать, а по вечерам пишу музыку.
— Значит, ты весь день спишь?
— Как правило, да. Сестра с братом в это время в школе, а родители работают.
— А твои родители — они…
— Французы. Они французы. И я француз, — отрезает Виржиль.
— Вообще-то я хотела спросить, музыканты ли они.
— Прости, — говорит Виржиль, и я понимаю, что он искренне просит у меня прощения. — Больная тема…
— Да, я догадалась. Я же слышала «Предместного».
— Я родился в Париже. Родители приехали из Туниса еще детьми. Но мы все равно здесь чужие. Арабы. Африканцы. Черномазые. Отбросы. Мы вечно виноваты во всех бедах Франции.
— А как твое полное имя?
— Виржиль Валид Букадида. А твое?
— Диандра Ксения Альперс.
— Ни фига себе.
— Зови меня Анди.
— Да уж, пожалуй..
— Кто бы говорил! — смеюсь я.
— Моя мать преподает литературу в школе, — объясняет он, тоже смеясь. — Вергилий — ее любимый поэт.
По радио начинают играть «Десембристс» — «Grace Cathedral Hill». Мы оба тянемся к приемнику, чтобы сделать погромче, и Виржиль касается меня рукой.
— Прости, — опять говорит он. Мог бы и не извиняться.
Потом диджей ставит еще две песни из альбома «Castaways and Cutouts». Мы слушаем молча. Большинство людей этого не умеют — молча слушать музыку. Я закрываю глаза и зажимаю воображаемые струны на невидимых ладах. Это дико красивый альбом. Когда музыка заканчивается, Виржиль заявляет, что «Picaresque» лучше. Я в корне не согласна, и мы спорим, пока не начинается «Reckoner», тогда мы вновь замолкаем. Потом он спрашивает, бывала ли я на концертах «радиохэдов».
— Да, — отвечаю я, — и у них, кстати, очень крутой последний альбом.
— У тебя есть? — удивляется он. — Откуда? Он же еще не вышел.
Я рассказываю, что на прошлой неделе они давали маленький концерт в Лос-Анджелесе и сыграли там несколько новых вещей, а кто-то их записал и выложил в интернет.
— Они у меня на айподе, — говорю. — У тебя наушники найдутся?
