— Не, мне работать надо. Пришел вот тебя послушать.
— Что такое каты? — спрашиваю я.
— Катакомбы, — объясняет Жюль. — Виржиль у нас настоящий катафил.
Я знаю, что такое катакомбы, но про катафилов первый раз слышу.
— Звучит слегка противозаконно.
— Это на всю катушку противозаконно, — кивает Виржиль. — Мы лезем ночью в закрытые туннели, ищем новые пещеры, наносим все это на карту. Там опасно, конечно, но только если плохо ориентируешься. А вообще дико прикольно.
— Темные туннели и мертвецы, — говорю я. — Да, позитивчик.
— Когда у тебя смена? — спрашивает Жюль.
— В полночь, — отвечает Виржиль. Он рассказывает, что приехал в город пораньше. На отшибе, где он живет, опять беспорядки — какие-то местные сцепились с полицейскими, и он решил свалить до темноты, пока кто-нибудь не добрался до его тачки.
Оказывается, он работает таксистом и живет с родителями в муниципальном комплексе — в банлье Клишису-Буа. Это такой пригород, полтора десятка километров от центра города. Я слышала про Клиши. Злачное место, как и другие банлье. Пару лет назад двое молодых парней погибли там в разборках с полицией, и после этого начались беспорядки, которые длились много дней.
— Я думала, у вас там поутихло, — говорю я.
— У нас никогда не утихнет, — отвечает он и меняет тему: — Ты сама-то откуда?
— Из Бруклина.
Его глаза загораются.
— А ты знаешь Джея-Зи?
— Нет. Мы с Джеем, мягко говоря, из разных тусовок. А что? Ты рэппер, что ли?
— Да я гений хип-хопа, — отвечает он.
— Два притопа, три прихлопа, — смеется Жюль.
Виржиль отмахивается от него.
— Сочиняю всякое, — поясняет он. — Смешиваю жанры. Хип-хоп, этника, фанк, регги. Все, до чего дотянусь.
— Пишешься? — спрашиваю я.
Он качает головой.
— Не. Хочу открыть собственный лейбл.
Жюль снова ржет.
— Еще бы. Ты же на фиг не сдался коммерческим.
Виржиль не обращает на него внимания.
— Короче, у меня будет свой лейбл, а потом я открою свой клуб. А потом сеть кабаков. И линейку модных шмоток хочу выпустить.
— Как скромно, — говорю я. — По-моему, надо метить выше. Собственная авиакомпания, баскетбольная команда, телеканал. А если хочешь тусить с Джеем, то нужен еще собственный особняк в Нью-Йорке.
— Точно, пригодится, — соглашается Виржиль. — Как-нибудь прикуплю. Заранее приглашаю в гости! — Затем он кивает на Жюля: — Он тоже там будет. Парковать мои тачки.
Я смеюсь. Смех получается каким-то ржавым, как суставы Железного Дровосека, когда Дороти их еще не смазала.
— А сочиняешь — на французском или на английском?
Он усмехается.
— Ты много французских хип-хоперов знаешь?
— Ну, Джоуи Старр…
— А еще?
— Хмм…
— Вот-вот. Так что, пока Лил Уэйн не начнет читать рэп на французском, я буду читать на английском.
Потом он спрашивает, видела ли я «Тим Робеспьер», «Фишер-спунер», «Спуки Гоуст» и кучу других странных бруклинских команд, о которых в самом Бруклине никто и не слышал.
— «Фишерспунер»? — переспрашиваю я и опять смеюсь. — Где ты их вообще откопал?
— Он знает все, что кто-либо когда-либо написал, — комментирует Жюль. — Ты бы видела его комнату. От пола до потолка забита дисками. У него там такое попадается!.. Какие-то охотничьи напевы из Сомали, песнопения карпатских монахов, цирковая музыка двадцатых годов, рагга, зук… Духовые оркестры из Теннесси. Короче, там все!
— Зачем тебе это? — спрашиваю я, и мне в самом деле интересно.
Виржиль пожимает плечами.
— Ищу вдохновение.
— Хочет написать идеальную песню, — вклинивается Жюль.
— Ну да. Хочу.
— Чтобы в ней отражался весь мир с его добром и злом и красотой и болью, — ерничает Жюль.
— Праздники, кладбища, кофе и кровь. Кости и розы, дерьмо и любовь, — начитывает Виржиль.
— Банки, помойки, кастеты и шприц — несколько сердцу любезных вещиц, — подхватываю я, имитируя интонации Джули Эндрюс
[31]
.
— Дай пять, — говорит Виржиль и поднимает ладонь.
— Ну чего, Канье
[32]
, зажжем? — предлагает Жюль.
— Под твою мандолину, что ли?
— А тебе слабо? — подмигивает Жюль. — Вперед!
Он перегибается через барную стойку, добывает пустое ведерко для льда и превращает его в битбокс. Я возвращаюсь на сцену, беру гитару и извлекаю несколько развязных аккордов в духе «Ред Хот Чили Пеппере».
Виржиль улыбается и смотрит на меня.
— Что, поехали?
— Поехали, — отзываюсь я.
— Поехали! — подхватывает Реми. — Хочешь жрать — залазь на сцену.
Виржиль по дороге к сцене гладит Реми по лысине. Реми осыпает его бранью. Какое-то время мы втроем пытаемся сыграться, ловим фразы. Жюль выхватывает одну, украшает и развивает ее.
— Оно, — кивает Виржиль. — Так держать.
Я пробегаю через несколько аккордов в поисках хорошего рефрена и фона для речитатива.
— Вот это пойдет, мне нравится, — говорит Виржиль.
Он стягивает толстовку и остается в белой футболке. У него красивые мускулы на руках. Джинсы так идеально облегают его задницу, что я запарываю аккорд, уставясь на нее.
Он оборачивается.
— Что, стремно тебе?
— Ага. То есть нет. То есть да.
Когда ж я сдохну.
— Мне тоже. Короче, как только я руку подниму, вот так, — сворачивай на рефрен, — говорит он. Потом смеется, добавляет: — Сейчас какая-нибудь лажа получится, точно говорю, — и поворачивается к зрителям.
— Песня называется «Предместный», — объявляет он.
Мы с Жюлем начинаем играть. Виржиль молчит несколько тактов, потом поднимает руку. Мы играем рефрен. Он начинает читать. Получается хорошо. Просто отлично. Переключаемся на запев, путаемся немного, но выравниваемся. И, внезапно, — вот оно. Ритм и аккорды И рифмы сливаются в одно, и то, что мы порождаем втроем, становится больше и сильнее, чем каждый из нас в отдельности. Получается музыка. Получается магия.
