– Родион, дружище, – Виталий облизывает чайную ложечку, – умоляю, не заморачивайся. Наши девушки уже скучают. Маргоша, тебе скучно?
– Ну, почему... Весело. Достоевские мальчики желают доказать, что они больше не достоевские.
Виталий смеется:
– Не в бровь, а в глаз! Только – как же так? Ты – записная феминистка, а делишь участников по половому признаку. Дискриминация!
– Согласен. Я тоже протестую!
– Протест не принят, – дочь постукивает вилкой. – Посовещавшись на месте, суд выносит частное определение. У достоевских девочек другой слоган: «Я в торги не вступаю!» Правда, мамочка?
Я развожу руками:
– Увы...
– Увы – значит да или нет?
– Очень бы хотелось, но не всегда получается...
– Татьяна Андреевна, – Виталий грозит пальцем, – своим двоемыслием вы обнаруживаете принадлежность к советской интеллигенции. Следствие может этим воспользоваться.
– Мусик, не бойся! Показания можно изменить и на суде. Скажешь, получены под давлением... Галка как врач тебя поддержит, – она подмигивает пушистой Лисичке, – зафиксирует ушибы и синяки.
– Вместо того чтобы судить коммунистов, вы су´дите интеллигенцию... – мне кажется, я повторяю чужие слова.
– Браво, Мусик! Попрошу птицу-секретаря занести в протокол.
– Александра, прекрати свои неуместные шутки! Если кого и судить, то не мать, а... Твоя мать...
Похоже, все-таки перебрал. Раньше с ним этого не случалось.
– Папа... Никто никого не судит: ни тебя, ни маму. Ни тем более интеллигенцию. Мне просто стало обидно: все пользуются своей специальностью, а я молчу...
– Почему же все? – Галка-Лисичка улыбается. – Я вот – тоже молчу. Но это не значит, что мне нечего сказать.
– Ну, скажи... – Родион гладит лисью лапку. – Что ты об этом думаешь?
– Об интеллигенции? – она переспрашивает кокетливо. – Ни-че-го. Мое дело – лечить. Человек – пациент. И вообще, – она закидывает за спину пушистый хвостик, – врач имеет дело с телесными недугами, а этот... как его... ментальный...
– Кому еще торта?
– Родик, умоляю, – Галка-Лисичка восклицает испуганно. – Неси аккуратно. Опять вляпаешься. У тебя же единственный костюм...
– Может, ты прекратишь? – он шипит всеми согласными.
Марго усмехается. Ее усмешка вьется холодной змейкой:
– Не понимаю, чего тут стесняться? У меня тоже одно выходное платье, и что?
Родион встает. Лисичкины глаза провожают его растерянно:
– Ну зачем ты так?
– А пусть тренируется, – Марго парирует холодно. – Наполеоновские планы, а мается от сущей ерунды...
– Одно не исключает другого, – Виталик отщипывает кусочек торта. – М-м-м... Нектар и амброзия. Завтра сажусь на диету.
– Психиатра на вас нет, – Марго фыркает.
– А то бы – что? – он дополняет вопрос изящным жестом.
Мой бывший смахивает крошки:
– Я так и не понял. Вы полагаете, что идея интеллигенции себя исчерпала?
– Я? – Виталий крутит ложечкой. – Хотите знать мое мнение? Извольте. На ваш вопрос я отвечаю: да. Исчерпала и слава богу. Я – сторонник европеизации. Чтобы здесь, в России, вышло что-нибудь путное, надо не болтать, а пахать. Только на этом пути мы имеем шанс стать наконец Европой...
– Хотелось бы только знать... какое место вы отводите этике? Или вы думаете, что все это лишнее: осуждение преступной власти, чуткость к страданиям народа, желание докопаться до истины. Наконец стремление впитать в себя культуру прошлого...
Родион пробирается по стенке, занимает свое место.
– Вот именно. Извините, но именно лишнее, – он щурится презрительно. – Главный лозунг эпохи: что можно Юпитеру, нельзя быку. В наших условиях задача умного человека сводится к одному: вписаться в круг допущенных. К свободе, к возможностям, к ресурсам... Да, – он кивает, опережая возражения. – Мне очень жаль тех, кого гнобят. Но именно из этого я вынужден сделать вывод: или я, или – меня. Или вырвусь, или... Я не интеллигент, чтобы жертвовать собой. Да и было бы ради кого... Ради народа – источника неизреченной мудрости? Наш народ – не источник, а такой же симулякр. К тому же опасный. Бессмысленная и беспощадная масса, в чьи так называемые головы можно вправить любую вертикаль. Но при одном условии: если она не осмыслена, а смыслоподобна. Вот и весь фокус! – он складывает ладони. – Вуаля!
– Причем для этого требуется до смешного мало, – Виталий подхватывает. – Сыграть на их стремлении к сытой жизни, тем более что сытость, как наш народ ее себе представляет, обеспечивается простейшим набором продуктов. За это они готовы чувствовать себя благодарными: Господу Богу или лидеру. И тот и другой это понимают и, главное, эффективно используют. Разве можно их за это осуждать? Пора отдать себе отчет: и боги, и лидеры – из народа и для народа. Короче, – он обводит стол сытыми глазами, – из этого надо вынырнуть... Любой ценой.
– Вы имеете в виду уехать на Запад?
– Ну... – Родион тянет, – как частный случай. Но вообще... Перейти на следующий уровень. Как в компьютерной игре: другие возможности, другие скорости. Не каждый выдержит, но кто-то же должен: почему не мы?..
Его глаза затягиваются поволокой, как будто он чувствует смертельную усталость. Я думаю: этим детям не хватает выносливости. Никто из них не жил в условиях нашей вечности, когда спор ведется десятилетиями.
– Нас-то вы в чем обвиняете? – представитель отцов складывает руки.
– Как в чем? В том, что вы упустили время. Ваша перестройка давала возможность сделать решающий рывок. Если бы родители обеспечили мне приличный стартовый капитал...
– Родик хочет сказать, что печься надо было не о народе, а о собственных отпрысках. Но сначала – о себе, – на этот раз даже Марго выступает на их стороне.
– Народ – это те, кого используют. Вот и вся несказанная тайна. Кстати, по нынешним временам, интеллигенция и есть – народ. Жалкий и обездоленный. И нет никого – вроде вас, бывшей советской интеллигенции, чтобы встать на вашу же защиту: пожертвовать собой, превратиться в потерянное поколение, не ожидающее воздаяния при жизни.
– Я не понимаю... – бывший интеллигент смотрит на свои руки, как будто его плоть тает на глазах. – Что? Что именно вы собираетесь сделать?
– Лично я собираюсь вписаться в мировую цивилизацию, потому что эта – гибнущий корабль. Большая, но маргинальная система. Возрождение великой державы – смехотворный миф. Паши не паши, никакой европеизации не будет. Если такая возможность и была, она безнадежно упущена. И знаете когда? Когда ваш Петр Первый поставил на личное, а не на родовое дворянство. Парвеню помнит, чего он может лишиться. Вывод: новая элита всегда будет выслуживаться.
