«Как – что? Заказал доставку. Пусть сначала доставят. Разберемся потом».
В сложившемся контексте это слово имеет несколько значений.
Доставят. Живым или мертвым. Это – их работа, которую они уже начали.
Я кошусь на разложенную карту, как будто хочу разглядеть: черные машины, идущие по бездорожью. Из пункта А в пункт В. Где-то там, в кружке, обозначающем маленький город, он сидит, прижимая к себе кожаную сумку. Их машины, урча на поворотах, приближаются к точке С. Рано или поздно его обязательно настигнут. Эти работают на совесть. На совесть... Я смотрю на Фридриха. Неужели ему не страшно?
«Всё, – Фридрих сворачивает карту, откладывает в сторону. – Совдепия закончилась. Татьяна Андреевна, вы меня слышите? Я сказал: мы переходим к текущим делам. Вот, ознакомьтесь. Вообще говоря, надо было раньше», – он кладет передо мной листок.
Докладная записка. Подпись начальника сборочного цеха.
Совдепия закончилась. А что началось?
Я вчитываюсь, пытаясь отвлечься от лишних мыслей. По результатам текущей инвентаризации обнаружена недостача кожаных чехлов. Цифра, проходящая по бумагам, не соответствует фактическому наличию.
«Такая вот цепочка, – Фридрих чертит на клочке бумаги. – Из пошивочного – на склад – в сборочный цех. – По его схеме все цеха соединены стрелками. Последняя уходит за территорию. – В каждой точке должен составляться акт».
«И что, составляется?»
С моей стороны – глупый вопрос. Конечно, составляется. Но часто задним числом.
«Вот акты сдачи-приемки. По ним, естественно, сходится. По факту – нет».
«В первый раз?»
А вот этот уже не глупый.
«Не в первый, – Фридрих признает с неохотой. – Был случай. Месяц назад. Тогда тоже недосчитались. Одного комплекта».
Месяц назад нам было не до этого. Мы разруливали тему Лахтинена.
«Тогда я решил – ошибка. Не придал значения. Но теперь, – он чешет подбородок, – их уже три».
Готовых чехлов из натуральной кожи. Обивка – самое дорогое. Все остальное: деревянные каркасы, поролон, фурнитура, стоимость рабочей силы, накладные и административный расходы – почти не в счет.
«Этот вор наваривает неплохие деньги».
«Бешеные, – я уточняю. – Это для вас они неплохие. А для него бешеные. Потому что он – рабочий. Или, – я смотрю пустыми глазами, в которых нет ничего личного, – бригадир».
«Не пойман – не вор», – он пожимает плечами. Я вижу: его мысль движется по другой траектории – если кто-то уже пойман... Точнее, вот-вот поймают.
«И что вы решили?»
«Ну что?.. – он щелкает зажигалкой. – Сказал: пусть поспрашивают. Проверят на вшивость. Чем черт не шутит. А вдруг?..»
* * *
День – ночь.
Словно кто-то идет за мной. Стучит деревянными сабо. Почему мне все время кажется, будто я его слышу: глухой деревянный стук? Хожу по коридорам, стараясь не оборачиваться. У меня полно текущих дел. Юрист, таможня... Докладная записка начальника сборочного цеха. По-русски это называется забот полон рот.
Тук-тук. Тук-тук. Кажется, это там, внизу. На нижней площадке. Я бегу вниз по лестнице. Тук-тук. Теперь он доносится сверху. Я оборачиваюсь. За спиной никого. С чего я взяла, будто это она, вульгарная бригадирша? Ходит за мной, ухмыляется за каждым поворотом. Поигрывает сеточкой морщин.
Вчера я специально спустилась в цех. Чтобы убедиться: эта женщина работает, сидит на своем месте как ни в чем не бывало. Я прошла рядом, едва не коснувшись. Она заметила, подняла размалеванные глаза. Смерила презрительным взглядом. Я сделала вид, будто ничего не замечаю.
День – ночь.
Утром я обзвонила цеха. Пригласила к себе начальников.
«В принципе, – объясняла позицию шефа, – в подобных случаях надо устраивать тотальную проверку, усиливать охрану, обыскивать на выходе. Всех, поголовно. Так, как это делается на других предприятиях. Но вы же знаете Евгения Фридриховича. Он – человек интеллигентный. Интеллигентный, – я повторяю, как учитель. – Противник крутых мер. Но что-то делать надо. Если в стаде завелась паршивая овца... Во всяком случае, провести сквозную проверку. Тем самым мы убьем двух зайцев: с одной стороны, проверим систему учета. С другой... По цехам пойдут разговоры. Вор услышит. Сообразит: рано или поздно его схватят за руку».
Начальники цехов кивают.
«Если вы согласны, предлагаю начать с раскройного. Дальше – по всей цепочке».
Начальник раскройного цеха спешит мне навстречу. В руках – связка ключей. Проверку мы начинаем открыто, средь бела дня, не делая из этого никакой тайны.
«Вот, пожалуйста, – он открывает дверь в кладовку, пропускает меня вперед. – В каждой кладовой ведется отдельный журнал учета. Можете убедиться: у нас полный ажур. Учет и контроль. Как при социализме».
«Где хранятся готовые комплекты?»
«Из финской кожи? – он уточняет деловито. – Из финской – нигде. На раскрой шкурки выдают по счету. Исключительно под заказ. Впрок отшивают только флок и эту, нашу», – он машет рукой презрительно.
Чехлы, сшитые из нашей кожи, лежат навалом. Прямо в цеху. Наша кожа похожа на дешевый дерматин. Это слово коробит слух. Слово, похожее на кожное заболевание. Стоит поменять одну букву, получится: дерматит.
«Спасибо. Можете возвращаться к своей работе».
«Если что, зовите. Я – у себя».
Мне нравится этот запах: аромат финской кожи. Если бы сама не грузила сырые шкуры, никогда бы не поверила, что это – те самые: вонючие и склизкие, пропитанные соленой жидкостью, похожей на сукровицу. Там, в Европе, с них срезают все лишнее. Выпаривают, снимают слой за слоем, начиная с изнанки. Чтобы осталась одна красота. Которая спасает мир.
Я провожу рукой, глажу с наслаждением. Мягкая. Мягче, чем моя собственная. Новая натуральная кожа, на которой нет никаких морщин. Если бы зависело от меня, я пустила бы ее на сапоги. Или на куртки. Во всяком случае, не стала бы обивать наши чертовы диваны: двужопные и трехжопные. Чтобы всякая сволочь могла на них сидеть.
Елозить задницей, приминать, залезать с ногами...
Журнал учета лежит на столе. Я вчитываюсь в корявые записи. Задним числом не разобраться. Сам черт не разберет. Для начала надо пересчитать финские шкурки. На это у меня нет времени. Надо распорядиться, чтобы поставили людей.
Встаю, заглядываю в окошко. Исподтишка, как вор.
В цеху обычная суета: работницы разворачивают флок, отмеряют, раскладывают фанерные лекала.
Я стою и смотрю.
Вульгарная бригадирша подходит к швейной машине. Садится, заправляет нить.
Жилистая нога, одетая в сабо, шарит под станиной. Нащупывает педаль.
