– Собираются? – Юлий обдумывал. – Значит, должны продавать, – огонек зажегся в его глазах.
– Продавать? – Маша изобразила удивление. – Да, наверное, я как-то не подумала. И что, вы бы купили?
– Конечно! – он закивал горячо.
– Хорошо, я поговорю, – она пообещала и свернула разговор.
– Как ваша рука? – Юлию стало неловко. Об этом следовало спросить раньше.
Маша пошевелила пальцами.
– Вообще-то еще побаливает.
Они пересекали двор-колодец. Сюда выходили зады продовольственного магазина. Вдоль стены – один на другом – стояли пустые деревянные ящики. Верхний ряд поднимался выше человеческого роста. «Интересно, как они ухитряются? Просто пирамида какая-то...»
– Не понимаю, – она оглядывала стену, – пирамида какая-то...
– Пирамида? – Юлий переспросил удивленно. – А... – он проследил за ее взглядом, – в смысле, пирамида? Простите, сразу не сообразил. Мне показалось... – Юлий усмехнулся, – вчера я сам думал про пирамиды, точнее, про Египет...
Ему хотелось сказать о том, что в последние дни он часто о ней думает.
– Дело в том... – Юлий замолчал, потому что чувствовал непонятную робость. Раньше такого рода признания давались легко. – Я перечитывал... в общем, про Египет. И вдруг наткнулся на фразу, не смейтесь, я, конечно, читал и раньше, но теперь, не знаю, другими глазами... И в этот момент я подумал о вас... Запомнил наизусть.
– Наизусть? – Маша обернулась удивленно.
По набережной канала они шли к Невскому.
Юлий остановился и поднял взгляд на купол Казанского собора:
– Вот ты полагался на опору, на эту трость надломленную, на Египет, а она, как обопрется на нее человек, вонзится ему в руку и прободает ее... Пожалуйста, не смейтесь, – он попросил жалобно.
Стянув с руки перчатку, Маша смотрела на тонкий, едва заметный шрам.
– Трость надломленную? – она повторила тихо.
– Да. Государство. Египет, – он подтвердил печально.
Маша надела перчатку и полезла в портфель:
– Вот, – она достала ручку и тетрадку. – Пожалуйста, напишите здесь. Слово в слово.
– Политэкономия социализма, – он прочел на обложке и, полистав, открыл последнюю страницу.
На Невском Юлий предложил выпить кофе. Она отказалась.
Глава 15
1
На этот раз требовалось обдумать обстоятельно. Никакой самодеятельности. Главное – предусмотреть детали. От них зависел успех или провал.
Пропуск лежал на месте. Отложив пачку немецких требований, Маша задвинула тумбочку на место и прикрыла салфеткой. Хорошо, что на пропуске нет фотографии – она вспомнила свое школьное лицо.
«Вахтеру не до этого, разглядывать не станет», – высунув язык, она царапала лезвием. Новая цифра встала, как влитая.
Теперь следовало решить главное: сколько нести? Второго раза в любом случае, не будет.
Выкройку Маша прикинула на тетрадном листе: шить просто, но надо время. Для каждой книги нужен отдельный карман. Сняв с полки первую попавшуюся, она приложила: если выбирать не самые большие, поместится штук шесть.
О том, что дело опасное, Маша старалась не думать. Сосредоточилась на практической стороне: то о суровых нитках, то о куске бязи, спрятанной в мамином комоде, то о швейной машинке, которая стрекочет, как сумасшедшая...
«В открытую шить не получится – не может быть и речи».
В сущности, это было похоже на фартук. Примеряя перед зеркалом, Маша думала: «Поварской. Повара всегда оборачиваются: и сзади, и спереди...»
Фартук состоял из сплошных глубоких карманов.
Пошарив в гардеробе, она достала старый мамин плащ. Широкий, теперь таких не носят.
Она надела и осталась довольна: острые книжные углы сглаживались складками.
Оставалось выбрать время.
«Пятница. Самый подходящий день».
Перед выходными в хранилище не задерживаются. Старшая уходит последней. Младшие, правдами-неправдами, убегают не позже пяти.
«В половине шестого пройти через вахту. А если ктото навстречу? Вряд ли...»
Затем по служебной лестнице выйти в читательский коридор. Туда ведет дверь. Снять плащ, под видом читателя добраться до женского туалета. Там переодеться: черный халат поверх фартука, низко надвинутый платок.
В таком виде можно выходить свободно.
Без четверти шесть с тележками не ходят. Старшая сидит у себя, сверяет требования; дежурная, которая выходит в вечер, дожидается в закутке. Без пяти из читальных залов приносят заказы, забирают подобранную литературу.
«Следовательно, – Маша считала, загибая пальцы, – полных восемь минут».
За это время надо пробраться вдоль стеллажей и, дойдя до места, затаиться. Разложить по карманам – минутное дело. Старшая уйдет в шесть десять. Останется одна дежурная. Приняв заказы, возьмет тележку и углубится в штольни. Раньше половины обратно не появится.
Выйти из хранилища. Накинув плащ, пройти мимо вахты. Она прикидывала еще раз: «Времени хватит с лихвой».
Накануне она спала плохо: снова снились экзамены. Сидя перед комиссией, Маша не видела лиц. Вместо них белели овалы, шевелившие губами. Проснувшись, вспомнила: вопрос, на котором она срезалась, задал почему-то Нурбек.
День выдался ясный. По университетскому двору она шла к библиотеке, не глядя по сторонам. Мешочек с амуницией мотался в руке. Отмерив площадь деловым шагом, Маша приблизилась к служебному входу. Часы показывали двадцать девять шестого. До срока оставалась минута, и, выждав, она взялась за ручку двери. Сердце екнуло. Отступив, Маша мотнула головой. Такое начало не предвещало хорошего. Отвернувшись к стене, Маша убеждала себя: на этом этапе бояться нечего, за поддельный пропуск сильно не накажут.
Войдя, она вскинула руку с пропуском: «Туфли забыла, извините, в гости идти... Туда и обратно, на минутку». Вахтерша, сидевшая в кабинке, не повела глазом: вязала, считая петли.
Взбежав по ступеням, Маша скинула плащ и вошла в коридор. Красная ковровая дорожка глушила шаги. Вдали, у парадной лестницы, маячили фигуры читателей.
В туалете она переоделась и повязала платок. В надколотом зеркале, висевшем над раковиной, отразилась бесформенная фигура. Маша вздохнула и подумала: «Хорошо».
Дверь в хранилище была приоткрыта. Она заглянула осторожно и услышала громкие голоса. В закутке веселились. На мгновение Маша растерялась: неурочный праздник сбивал план.
С нижнего этажа поднимались голоса. По лестнице шли уборщицы.
– Так и живем: кому праздники, кому будни!
– Да ладно... Что ж мы – не люди? Помашем тряпками, и айда! Нам тоже – короткий день.
