– Черт! – Юлий тряхнул головой и набрал номер. Твердой рукой.
Ему показалось, она не удивилась, потому что, помедлив, подтвердила холодно:
– Да, я вас слушаю.
Его рассказ получался несвязным: каждая фраза казалась глупой.
– Я очень вам сочувствую, – Мария наконец отозвалась. – Инфаркт – дело серьезное. Но есть лекарства. Я слышала, самое опасное – первые часы. Если прошло больше суток и ваш отец... – она замялась, – значит, есть надежда.
Невнятную историю с мачехой она, казалось, пропустила мимо ушей. Собственно, на этом разговор заканчивался. Глупо было надеяться. Он вспомнил ее обвинение и дернул ртом. Твердым голосом человека, которому нечего терять, Юлий поблагодарил за участие.
– Насколько я поняла, все дело в вашей мачехе, – она спрашивала прямо, – и теперь вы хотите, чтобы я?..
– Да, – он ответил решительно, – я прошу вас приехать и поговорить с врачом.
Отозвавшись коротким смешком, она спросила адрес больницы. Юлий сообщил и добавил, что выезжает немедленно. Будет ждать ее у крыльца.
3
Голос, неожиданно возникший в трубке, вызвал раздражение. Вежливые слова дались с трудом. Уже положив трубку на рычаг, она поняла причину: Иуда позвонил тогда, когда жареный петух клюнул их семейку, а значит, она, умеющая разговаривать с суками, теперь понадобилась. Только теперь.
Она уже жалела, что согласилась. Все получилось неожиданно, само собой. Хорошо, что родители задерживались в гостях, иначе пришлось бы объясняться. Прежде чем уйти, она предупредила Татку: опасно заболела школьная подруга.
По дороге к остановке Маша пыталась представить лицо ловеласа, с которым шла договариваться. «Ладно, – она думала, – черт с ними... Съезжу и накручу хвост». Задачка казалась несложной.
Она приехала довольно быстро. Юлий прибежал минут через десять, запыхавшись. Не слушая жалких слов о какой-то машине, которую он не мог поймать, Маша прервала его коротким жестом. В вестибюле он назвал номер отделения – единственное, что помнил.
В этот час посетители не допускались. Последние родственники забирали из гардероба пальто. Женщина, дежурившая за стойкой, вскинулась раздраженно, когда Маша, сбросив верхнюю одежду на руки Юлия, проследовала к широкой арке, обозначавшей вход.
– Куда, куда? Всё, всё! – дежурная махала руками.
Не останавливаясь, Маша коротко бросила через плечо несколько слов – Юлий не расслышал.
– Туда и обратно! – дежурная крикнула вслед, и Маша исчезла из виду.
Дойдя до таблички с нужным номером, она остановилась на площадке. Женщина в белом халате прошла мимо. На Машу она бросила настороженный взгляд: поздним вечером по лестнице должны ходить только свои.
Дождавшись, пока каблуки стихнут, Маша открыла дверь и скользнула в отделение. В коридоре никого не было. Тусклая лампочка, прикрытая газетой, освещала пустой пост. Стараясь держаться стены, Маша двигалась осторожно, читая надписи. Реанимация нашлась быстро. Приоткрыв дверь, она увидела женщину, сидевшую у постели больного.
– Тихо! – Маша приказала шепотом. – Вы Виолетта?
Женщина кивнула.
– Меня прислал Юлий. Выйдем, здесь разговаривать опасно. Могут войти.
Каким-то материнским движением Виолетта склонилась к изголовью больного и, убедившись, что он спит, поманила:
– Пойдемте туда, в туалет.
Пустым коридором они прошли незамеченные.
Усевшись на сундук с надписью чистые ведра, Виолетта жаловалась истово. Маша слушала невнимательно – ей мешал провинциальный говорок.
– Ну хорошо, – она прервала поток жалоб. – Вы – ни сном ни духом, он – насильник и подлец. Объясните, что конкретно вы ждете от меня?
Провинциальный говорок непонятным образом рождал сомнения: эта могла и приврать.
Не отвечая, Виолетта сунулась в лифчик и достала сверток.
– Что это? – Маша разглядывала бумажки разного достоинства.
– Я не знаю, сколько в таких случаях... – Виолетта начала робко. – Двести или сто?
Над сундуком, крашенным зеленой масляной краской, висело мутное зеркало. Покосившись на свое отражение, Маша наконец догадалась:
– Вы хотите, чтобы я дала ему взятку? Вместо вас?
Замысел Иуды становился ясным как божий день.
– Я... я не знаю, – Виолетта шла на попятный, – вы думаете, не возьмет? Но тогда... – глаза глядели обреченно. – Понимаете, я не знаю, что мне делать, Саня спит и спит, за весь день врач не подошел ни разу, теперь остался – на ночь. Конечно, я могла бы уйти, но мало ли что ночью...
– А этот? Сынок? – подбородком Маша мотнула в сторону, где дожидался Юлий. Виолетта прикусила губу и затихла.
– Ну? – Маша настаивала.
– Наверное, это глупость, но когда я... когда мы полюбили друг друга, его жена, бывшая, сказала: рано или поздно он заболеет и вернется, потому что я не стану ухаживать за старым больным... – она всхлипнула, – евреем. Но я... Нет, вы, наверное, не поймете, не поверите... Я люблю его. У нас дочь, девочка...
Провинциальный говор исчез. Маша слышала каждое слово:
– Почему же? – она произнесла надменно. – И пойму, и поверю. А он, ваш пасынок, тоже считает, что вы бросите его отца? – угрожающее мерцание вспыхивало в голосе.
На всякий случай Виолетта ответила уклончиво:
– Конечно. Сын. А как же? Всегда на стороне матери...
– Значит, так, – Маша приняла решение. – Деньги уберите. Идите домой – вам надо выспаться. Спросите у него мой телефон, позвоните моим, – непререкаемым тоном она отдавала распоряжения. – Своему Юлию скажете, что наняли меня сиделкой – за деньги. Не бойтесь. Я справлюсь.
Острое и холодное сверкало в ее взгляде.
Не посмев возразить, Виолетта попятилась и, метнувшись вдоль стены, кинулась вниз по лестнице. Объясняя Юлию, слушавшему зачарованно, она не сумела соврать про деньги – не повернулся язык.
Глава 13
1
От окна несло холодом и сыростью. Злиться не на кого – только на себя. Подобрав ноги, Маша сидела на сундуке. Эти, ничего не умеющие сами, манипулировали ее волей, подсовывая одну и ту же наживку. Черт бы их всех!.. Мучаясь яростью, она думала о том, что становится каким-то жандармом, защищающим запуганных идиотов. Хлорные ведра воняли невыносимо.
«Ну что – подрядилась нянькой? Так иди и дежурь», – она вышла из туалета и двинулась в сторону реанимации. В ординаторской смеялись голоса.
«Ла-а-дно, – Маша протянула, – поглядим... что тут у них за Айболит...»
В палате было темно. Пахло мочой и несвежим телом. Она подумала: как от Паньки – и фыркнула брезгливо. Рано или поздно геройство кончится плохо. Добро бы еще за своих... Слабая вонь, исходившая от кровати, крепла. Преодолевая брезгливость, она подошла поближе и вгляделась в опрокинутое лицо.
