Свет и тьма
(понедельник)
Первое чувство – растерянность. Он стоял на крыльце, затаив дыхание, пытаясь вспомнить и оправдаться: «Подпирал, конечно, подпирал».
Вчера, прежде чем уйти в дом, сложил в миску посуду, оставшуюся после ужина, залил водой сковородку, выключил свет… «Господи… или не выключил?.. Конечно, выключил! – ответил решительно, понимая, что никак не грешит против истины: в темноте, заливавшей ближайшие окрестности, горящий свет невозможно не заметить. – Вышел и подпер черенком».
Мысленно восстановив последовательность действий, доказывающих его относительную непричастность к досадному происшествию, перевел дыхание.
Но дверь открыта. – Ему показалось, он слышит голос, тихий, но не принимающий никаких оправданий, когда дело касается природных стихий:
СВЕТ
ГАЗ
ВОДА.
В городе этот список висел на входной двери: отец, начинавший свою жизнь чертежником, выполнил аккуратно, плакатными перьями. Прежде чем выйти из квартиры, полагалось тщательно проверить. Ритуал сложился давно, во всяком случае, не на его памяти. Мать надевала пальто, зимнее или осеннее – в зависимости от сезона; повязывалась головным платком – шелковым или шерстяным (в его раннем детстве еще не носили вязаных шапочек – мохеровых, в одну нитку); дальше следовало взять в руку сумку и только потом, босиком, сбросив тапочки, обойти помещения: обе комнаты, кухню, туалет, ванную, – коротко, экономными жестами, подкручивая закрытые краны, пробегая пальцами по выключателям. В эти минуты мать действовала как слепая, доверяя не глазам, а подушечкам пальцев. Сосредоточившись на самом главном, уйдя в себя.
В такие минуты он переживал острое чувство одиночества, словно мать находилась не рядом, а где-то далеко, в ином пространстве, куда ему нет доступа. Уже одетый для улицы, он стоял под дверью, дожидаясь, когда она, наконец, вернется. Свет… газ… вода… – эти слова она проборматывала, не обращая внимания на сына. Прислушиваясь к ее голосу, он смотрел на черные буквы. Однажды звуки и буквы волшебно совпали, навсегда определив его дальнейшую жизнь. Тогда, в свои четыре года, еще не осознавая, что случилось, он понял: это и есть ключик от тайной двери, за которой лежит иное, материнское, пространство. Теперь он может туда проникнуть.
Напоследок оглядев прихожую, мать надевала уличную обувь. Ее рука шарила в сумке, ощупывая содержимое, проверяя, все ли на месте: кошелек, авоська, ключи. Стоя на лестничной площадке, он следил за ее манипуляциями: заперев входную дверь и пару раз дернув для верности, она возвращалась к материнским обязанностям – кивала сыну. Спускаясь по лестнице, всякий раз чувствовал облегчение, словно слепые материнские пальцы в который раз защитили его от самого страшного – гнева разбушевавшихся стихий.
На даче рукотворного списка не было. Но, конечно, он был. В дачных условиях опасность принимала куда более изощренные формы: электроплитка – уходя даже на самое короткое время, надо выдергивать вилку из розетки; газовый баллон – проверять, надежно ли закрыт клапан; печная вьюшка – если задвинуть раньше времени, можно умереть, надышавшись угарным газом; входной водопроводный кран – не закроешь на зиму, прорвет трубы; времянка – на ночь полагается запирать.
Лет пять, пока дом прорастал из ямы, которую вырыли под фундамент, в этой времянке они жили, спали на раскладушках. Потом здесь оборудовали кухню.
Замок сломался в прошлое воскресенье. «Неделю, – шевельнул губами. – Неделю назад». Тогда, в первый раз не сумев запереть дверь как следует, подпер черенком сломанной лопаты. Понимая, что сам собой замок не исправится, с этим придется что-то делать. Рано или поздно, но не сейчас.
Надо было пошевелиться. Принять меры.
Он кивнул, признавая родительскую правоту.
Неделя – достаточный срок, чтобы принять решительные меры. Богу понадобилось меньше: Автор этого мира шевелился шесть дней. За это время успел создать свет и тьму, твердь неба, сушу и траву, солнце и луну, рыб, птиц и пресмыкающихся, зверей и человека. И на седьмой – отдохнуть.
И правда, достаточный, – за спиной материнского стоял голос отца.
На этот раз он почувствовал раздражение. Глухое, которое привычно подавил. Но оно не исчезало, ворочалось, пытаясь примоститься, как побитый пес: «Да, виноват. Не сообразил вовремя. Но теперь-то что делать?»
Пойти и проверить, – голос матери продолжил тихо, но настойчиво.
Наверняка соседский кот, – ее поддержал отцовский голос.
Или соседская собака. —
Даже выдвигая разные версии, родители выступали заодно.
Их сын вздохнул и двинулся вниз по ступенькам. «Бесстрашно», – сказал про себя, слегка иронизируя над родительскими поучениями, но все-таки надеясь, что они не уловят иронии. Они и не уловили, потому что смолкли, положившись на своего отпрыска и единственного наследника, который нежданно-негаданно оказался в двусмысленной ситуации: там, за открытой дверью, его могло ожидать что угодно – от рассыпанной по полу гречки до злоумышленника, по-хозяйски расположившегося за столом.
Ступая на цыпочках, уговаривал себя: а даже если вор? Вор не самое страшное. А что – самое? На этот вопрос он ответил бы, не задумываясь: страшное – огонь.
«Но вон же времянка, стоит… Целая и невредимая».
Родители молчали, хотя он-то отлично знал, что они могут ответить:
Сегодня стоит. А завтра загорится. Огонь – не вода, может перекинуться на дом.
Деревянный дом выгорает минут за сорок. Остается фундамент, кирпичная труба и отчаяние: где найти силы, чтобы отстроиться заново?.. Такие случаи в поселке бывали. Уезжая с дачи, умные хозяева оставляют бутылку водки и дешевые консервы – задобрить непрошеных гостей: лишь бы не разозлились, не кинули горящую спичку.
«Лето. Ну какие теперь воры!.. В сезон не шарят. Вот осенью… Или зимой… – одновременно пытаясь построить вескую фразу, которая должна напугать вора: – Вон! Сию же минуту – вон! В противном случае я вызову милицию!»
Ишь ты! В противном… Ну и где ты ее возьмешь, свою сраную милицию? – злоумышленник (он представил себе наглого мордоворота в засаленном ватнике) ответил репликой, которая в дачных условиях звучала вполне резонно.
«И правда, где?.. В городе – 02. А здесь?.. Пока дозвонюсь, пока приедут… Ближайшее отделение в райцентре – километров десять. В лучшем случае успеет скрыться. А в худшем?..» – заглянул осторожно.
Стол, покрытый клетчатой клеенкой – красные клетки давно истерлись. Мать собиралась, но так и не успела поменять – привезти старую, с городской кухни. Ведро с железной крышкой. Темная электрическая плитка. Рядом другая, газовая, на две конфорки. Под ее бочком притулился красный баллон.
