Это «все-все» снилось ей ночами, а днем бултыхалось в животе, заставляя мириться с временными неудобствами. В частности, с матерью, несколько подзадержавшейся в Римкиной жизни.
Дуся, не осведомленная в вопросах районной генеалогии, смотрела на приближавшуюся к ней женщину с неподдельным интересом. Мадам Некрасова отвечала взаимностью. Невзирая на опьянение, она смогла соотнести несколько факторов: коляска для близнецов, чужая тетка с младенцем на руках, Ленинградская, девять. Этого было достаточно для того, чтобы всколыхнулись родственные чувства, и она заголосила:
– А ну-у-у, положь ребенка вза-а-а-ад!
Дуся приложила палец к губам и поскакала через лопухи в противоположную от коляски сторону, дабы вопли незнакомки не разбудили и без того чуткий сон девочки.
– А ну-у-у… стой… на хе-е-ер! Я сказала!
Ваховская на всякий случай остановилась. Римкина мать, едва держась на ногах, попыталась ускорить процесс, но потеряла равновесие и повалилась на землю. Впрочем, подобный форс-мажор не смог остановить обеспокоенную бабушку, и она заорала, с трудом выговаривая слова:
– Ри-и-имка! До-о-оча, твою ма-а-ать! Ребенка укра-а-али, а ты, бля-а-а, где-е-е? Лю-ю-ю-юди! – не теряла надежды пьяница. – Помогите!
Из окон стали выглядывать неработающие женщины и их дети.
– По-жа-а-ар! – на всякий случай заорала Римкина мать, после чего начали открываться окна, в том числе и итээровского дома.
Во двор стали стекаться любопытные, и Дусе ничего другого не оставалось, как вернуться на место преступления.
– Понимаете, – объясняла Ваховская соседям. – Я не украла. Отошла просто, чтобы не разбудить.
– А мать где? – поинтересовался кто-то.
– Я ма-а-ать, – донеслось с земли, отчего жительницы барака заволновались и раскричались, как на базаре:
– Да какая ты мать?
– Нормальная я мать, – сообщила им Некрасова и попыталась подняться.
– Да ты напилась – встать не можешь! – наскакивали на нее соседки. – Бабка уже, а все порешь и порешь.
Дуся растерянно крутила головой, не успевая следить за беседой.
– Не твое дело! – Римкина мать поднялась с земли и теперь стояла на карачках, раскачиваясь. – Су-у-ка!
Оскорбленная соседка бросилась в бой, но схватка не состоялась, потому что бабушка двойняшек мирно улеглась на землю и по привычке закрыла лицо руками.
– Стойте, – вмешалась Дуся. – Вы детей разбудите.
– Да ты вообще молчи, дылда! – взъярилась соседка, которая требовала сатисфакции, и переключилась на Ваховскую. – Ты вообще кто? Я сейчас в милицию позвоню!
– Правильно, – донеслось снизу: пьянчужка не переставала участвовать в процессе.
– Вы меня неверно поняли… – в который раз пыталась объяснить Дуся свое присутствие рядом с коляской.
– Ри-и-имка! – заорала ревнительница порядка и стукнула по стеклу.
Стекло звякнуло – Селеверова нехотя высунулась на улицу:
– Чего разорались?!
– Ты дрыхнешь, что ли? – почти миролюбиво поинтересовалась соседка.
– Ну-у-у… – Римка не тратила время на объяснения.
– Не нукай, я тебя возить не нанималась, – соседка за словом в карман не лезла. – Ты когда в последний раз своих детей видела?
– Вон одна, – Римка ткнула пальцем в Дусю. – Вон другая, – ткнула в коляску.
– Ты чо? – подняла брови соседка. – Самая богатая? Няньку наняла? Умаялась, что ли?
– Это не нянька…
– А кто это?
– А тебе какое дело? – Селеверова перелезла через подоконник и спрыгнула в лопухи.
– Вы понимаете… – в который раз встряла в разговор Дуся.
– Ты помолчи давай, – оборвала ее Римка, подошла к соседке и, сверкнув глазами, прямо спросила: – Тебе делать нечего?.
– Мне-то есть чего!
– Вот иди и делай тогда свое дело. А ко мне не лезь! Поняла?
Соседке не хотелось сдаваться:
– Мужа своего учи, лахудра!
– Что вы! Женщины… – вновь попыталась вернуться к своей миротворческой миссии Дуся.
– Закрой рот! – одновременно заорали на нее все, и Ваховская выложила ребенка в коляску.
Римка прищурилась и тихо проговорила:
– Ты моего мужа не трогай. За своим следи. А то не уследишь: очень много разговариваешь. Как бы к молчаливой не ушел!
– Это к тебе, что ли? – скривилась соседка.
– Ну почему ко мне? – ехидно заулыбалась Селеверова. – Если бы ко мне, то понятно – молодая, красивая. А то ведь к Нюрке. Такая же, как ты, только разведенная, а потому покла-а-адистая, сговорчивая, безотказная.
Соседка залилась краской, но промолчала. С ненавистью разыскала в толпе ту самую Нюрку, пожимавшую плечами, задрала голову вверх и еле слышно проговорила:
– Да чтоб ты сдохла!
– Не дождешься! – пообещала ей Римка и покатила коляску вдоль барака, прямо по траве.
– Мать свою прибери! – закричала ей вслед соседка.
– Тебе надо, ты и прибери! – буркнула себе под нос Селеверова и обогнула барак, даже не вспомнив о той, которая битых два часа несла вахту около ее девочек.
И не она одна: весь двор благополучно забыл, по какому поводу разгорелся скандал. Какая еще Дуся? И без Дуси есть чем заняться…
Сама Евдокия Ваховская ломать голову над произошедшим не стала. Она просто покинула двор на Ленинградской, как и собиралась несколько часов назад. Дуся торопилась к своим взлелеянным огурцам, семена которых бережно хранила всю зиму в бумажном пакетике из-под порошковой аскорбинки.
Сажала Ваховская много. Поначалу соседи подозревали ее в желании обогатиться, а потом, получив в подарок корзинку-другую, сердечно благодарили. Но стоило Дусе закрыть за собой дверь, крутили пальцем у виска: мол, не дура ли? Ясное дело – дура. Нормальный человек разве станет задарма раздавать? Нормальный не станет. Но она-то понятно! Одного взгляда достаточно – дура есть дура.
Подобные умозаключения не мешали соседям вкушать Дусины дары: знатные были огурцы – хрусткие, пупырчатые; помидоры – и того краше, сладкие, мясистые. Такие на рынке не копейку стоят. Цена вопроса, к слову, Ваховскую не интересовала. Дусей двигал интерес: что получится? Поэтому над овощной завязью она тряслась, как курица над яйцом: чтобы тепло, чтобы влажно, чтобы только росло. Вот у нее и росло. Как на дрожжах. Соседи по участку приходили и завидовали. Возвращались к себе – и снова завидовали, успокаивая себя тем, что дуракам везет, а им – некогда, потому что семья и дети. И муж пьющий. И вообще, может, она их разведенным дерьмом поливает? Куриным. А то и сказать стыдно…
Ничем таким Дуся свои огурцы (помидоры, перцы, капусту, баклажаны и все остальное) отродясь не поливала. И рука ее никакой особой легкостью не отличалась. Она просто жила по растительному расписанию и постоянно вела с овощами какой-никакой, а разговор. Одним словом, ничего удивительного. Сплошные закономерности, считала Дуся.
