— Но ведь есть точные свидетельства!
— Государству виднее! Вы обычный учитель, а вопросами нашей истории занимаются более компетентные люди! Если вы у нас такая умница-разумница, что же вы, Валерий Семенович, не работаете в Академии наук? Вас послушаешь, так при германтах вообще жилось лучше, чем при нашей власти.
— При вашей! Для меня она не наша!
— Не перебивайте меня! Родители жалуются, что вы рассказываете детям, будто германты открывали школы, кормили тут, понимаешь, всех подряд шоколадом, а наши родные братья, люди, с которыми мы гнили в одних окопах — варвары какие-то получаются! Вас послушать, так на севере города тоже они расстреливали, а не германты…
— Да какие германты в тысяча девятьсот тридц…
— Давайте остановимся! Ваша позиция, Валерий Семенович, нам ясна, спасибо! Садитесь, но пожалуйста, следите за своими словами. Мы вас очень ценим как педагога, и лично мне было бы обидно расстаться с вами из-за вашей же странной жизненной позиции. О своих взглядах вы можете заявлять на выборах! Вот в кабинке и самовыражайтесь! А здесь у нас не цирк! И даже не парламент! У нас здесь лицей! Очень известный лицей! Так что давайте вернемся к Лукичу. Есть еще кто-нибудь, кто хотел бы за него заступиться?
— Да… Я, если можно…
— Лидия Ивановна! Вы? Господи, да что же у вас у всех за скандинавский синдром такой? Вы же сами третьего дня рыдали у меня в кабинете! Кто мне говорил, что он вечно не готов? Что подшучивает над вами?
— А изложения пишет лучше всех…
— Простите, можно я кое-что скажу?
— Да, Людмила Антоновна…
— Я вот тут все слушаю и понимаю, что у нас тут многие забывают о том, что мы прежде всего музыкальный лицей. Мы готовим музыкантов, такая у нас, так сказать, специализация. Что мы можем сказать о Лукиче как о музыканте? Есть ли у него талант? Есть ли будущее? Будет ли он когда-нибудь зарабатывать на хлеб тем, что играет на виолончели? Станет ли музыка его хлебом? Бесспорно нет! Это так, для начала. Теперь давайте поговорим о его профессиональном инструментарии. Чем он обладает? Чем может похвастаться? Есть ли у него хотя бы абсолютный слух? Абсолютного слуха у Лукича нет! Я бы сказала слуха вообще нет! Он глухой! По сольфеджио у него вечно двойки. У него руки не сходятся, понимаете? Ну не может он одной рукой дирижировать, а второй играть и еще петь при этом! Сложно ему, а вы мне что-то тут рассказываете о том, что он должен остаться с нами! Не должен! Не должны у нас оставаться дети, которые не могут элементарный одноголосный диктант написать! Я вообще не представляю, что мне с ним делать. Теперь давайте посмотрим дальше. Какие у него дела по фортепьяно? Вы слышали, как он играет? Кто-нибудь из вас бывал на его экзаменах? Хорошо, если к экзамену он сводит пьесу двумя руками! Он же месяцами в классе не появляется! И последнее — специальность. Получится ли из Лукича виолончелист? Хороший, добротный виолончелист? Сможет ли он поступить в консерваторию, сесть в яму? Совершенно точно, нет! Ему уже сейчас очень сложно справляться с программой. Он очень отстает. И что вы предлагаете делать? Тянуть эту волынку, чтобы в конце концов перевести его на контрабас? Пожалейте же хотя бы педагогов контрабаса! Они-то чем вам не угодили? Почему они вечно должны мучиться с лентяями? Почему, если дети ничего не хотят делать, если не любят музыку, мы их или на тубу, или на контрабас? Музыка не терпит бездельников! Здесь нужен труд, труд и еще раз труд. Лукич не знает, что это значит! Если у него есть какие-то успехи в литературе или истории, я очень за него рада, но еще раз хочу напомнить — мы готовим музыкантов, а не горлопанов и писак.
— И многих вы уже подготовили?
— Кого?
— Музыкантов?
— Не говорите глупостей, Валерий Семенович! Вы же сами прекрасно знаете, что половина консерватории — наши воспитанники!
— А дальше что? Дальше кем они становятся, ваши воспитанники? Продавцами оргтехники! Третьи скрипки в оперном театре? Где солисты, где имена? Кто прославил наш лицей? За тридцать с лишним лет вы воспитали хоть одного настоящего музыканта? Великого музыканта? Кем мы гордимся? Назовите мне фамилию хоть одного ученика, о котором пишут в газетах? Есть у нас знаменитости? Кого все знают? Не помните? А я вам напомню! Однофамилец великого поэта. Помните, чем он прославился? Он вывалил перед резиденцией главы государства кучу навоза и проткнул портрет президента вилами. Все! Вот о ком вспоминают в связи с нашим лицеем. Ничего вы не сделали со своими диктантами и разрешениями доминанты в тонику! Вам давно пора признать, что вы готовите не музыкантов, а сторожей и дворников от искусства. За тридцать лет мы не вырастили ни одного музыканта мирового уровня! Ни одного! Все сплошь кадры для президентского оркестра, который встречает послов из стран третьего мира. Кем они станут? Кем? Кем, я вас спрашиваю? Давайте вместе расскажем им о музыке, истории, литературе, живописи. Давайте научим их самым простым вещам: думать, сомневаться и задавать вопросы, а не на славянском позоре аккомпанировать бездарям.
— Коллеги, так мы можем очень далеко уйти. Я призываю вас к спокойствию и порядку! Конец года, все мы, конечно, устали! Скоро лето, отдохнем и, так сказать, в новый год и в новый бой. Валерий Семенович, вы, конечно, очень интересно рассказываете, жаль только, не по делу. Все мы знаем, что музыканты и художники у нас в лицее получаются хорошие… добротные… качественные. Ребята на трубах играют, девочки пейзаж могут нарисовать. Без мазни выпускаем! Государство не жалуется. Вот хотели же нас закрыть и академию милиции здесь сделать, но потом государство поняло, как мы важны! Так что давайте не будем ставить под сомнения успехи нашего музыкального отделения! У нас грамот много! Давайте лучше продолжим. У нас впереди еще двенадцать человек. С Лукичем, я так понимаю, вопрос решен, исключаем…
Когда в туалете собралась вся компания, Круковский предложил не дожидаться вынесения приговоров, но поскорее поехать на концерт. Не согласились только Циск и Кобрин. Кобрин боялся отчисления, Франциск — большого скопления людей.
— Повалили на концерт!
— А хера там делать?
— Фестиваль пива! Пойло бесплатное, а ты спрашиваешь, хера там делать?!
— Не самая приятная компания: мы и двадцать тысяч пьяных идиотов, которые стянулись со всего города на запах бесплатного бухла…
— А ты абстрагируйся, Лукич! Представь, что вокруг никого нет.
— Очень сложно абстрагироваться, когда у тебя пейджер отбирают…
— А Настя твоя, что, не идет?
— Да идет вроде… в том-то и дело…
— Значит то, что мы тебя зовем — тебе похер, а то, что какая-то дура — повод!
— Она, между прочим, моя девушка…
— Это не отменяет того, что она дура!
В метро Стасик, как обычно, коверкал названия станций: «Парк скулацоуцау», «Укради меня паук», «Площадь ебу я Коласа», «Площадь мне не в моги» и, наконец, «Октеблятская». На ней решили выйти и спуститься к старому городу пешком.
