Как-то журналист Соколов-Митрич заметил, что утконосы в поисках надёжности стали тянуться к сереньким мужчинам. По мне, так «лучше умереть, чем есть цветную капусту». И не сказать, что я не хотела бы стабильности. Просто я себя знаю — удавлюся. Другое дело, что разумные утконосы в нестабильных условиях нипочём не станут размножаться. Откладывать яйца в коробку из-под телевизора не наш метод, а у любимых авантюристов обычно ничего больше нет.
* * *
Есть женские томления из разряда непристойных — и это не когда она мечтает сидеть на цепи в подвалах МИФИ, удовлетворяя противоестественные вожделения распалённых физиков, например. Это грёзы об отношениях. Разумная взрослая женщина время от времени откладывает вышивание, устремляет взор в бесконечность и думает:
— …а потом он скажет: я искал тебя всю жизнь и теперь хочу, чтобы ты никогда не беспокоилась, я всё возьму на себя и решу; ты больше не должна ни о чём думать, я сделаю тебя счастливой.
Или:
— …и тогда мы сбежим и станем грабить караваны! Он будет в чёрной маске, а я в махонькой кожаной юбочке и с вооот такенной пушкой! Пыщ! Пыщ! Отдача в плечо, я красиво дёргаюсь, но попадаю! А потом так небрежно дууую в дымящийся этот, как его, ствол…
Если мыслить в формате сказочек про принцесс, то первый вариант — это принцесса и рыцарь (или принцесса и дракон, когда хочется брутальности), а второй — это пара дракон и дракон. Бонни и Клайд, если угодно, или Ханни Банни и Мистер Пумкин. Когда «мы» не просто партнёры, но и бойцы «спина к спине против остального мира».
Я-то полагаю, что и того, и другого можно возжелать только от незрелости или крайней жизненной усталости. Но мне интересно — вот андроиды, андроиды, мечтают ли они об электрических овцах? В смысле, есть ли мужчины, которые готовы всерьёз произнести реплику из первого варианта или натурально грабить караваны вместе с любимым существом (не с конём)? Мне всё больше попадались такие, которые грезят о чём-то среднем — «чтоб понимала», но слишком далеко за рамки традиционного гендерного предназначения не выходила. Ни принцесса-паралитик, ни женщина-боец особым спросом не пользуются.
Или мне опять не повезло с андроидами.
* * *
Мужчина, чтобы разжечь угасающую страсть, вспоминает, как он первый раз увидел и захотел эту женщину.
Никогда я не понимала механизм — ведь мы тогда были совершенно чужие, для меня мужик тогда ещё был никто, его знаки внимания ничего не стоили. А они, видимо, таким образом воскрешают прелесть новизны.
А женщины, кажется, подогреваются воспоминаниями о припадках взаимной нежности. Либо, если такие, как я, «какой он был красивый», крутой, хищный, ну или что я там себе придумала для этого конкретного человека. Тоже о пике восхищения, но у меня он приходится не на самое начало знакомства, а когда я этого человека более или менее присвоила. Посторонние красавцы как-то не задевают.
Со временем это превращается в «когда он ещё был мой» или «когда он мне ещё нравился», в зависимости от течения связи.
* * *
Как-то раз в несусветную рань мне позвонили с какого-то радио и спросили, как правильно расставаться. И в пустой утренней голове неожиданно нашлась довольно рабочая мысль:
— Честный человек должен чётко сформулировать партнёру понятную причину своего ухода. Желательно такую, чтобы он мог сказать «вот зараза!» и забыть. Это элементарная вежливость, несложная в исполнении, — ведь «понятная» не значит «правдивая».
Это общий случай, а некоторых людей, чьё самолюбие воспалено, надо бросать так, чтобы они не сомневались, что ушли сами. Это тоже вежливо.
* * *
Вдруг поняла, что понятие «мой бывший», столь важное для женского эпоса, для меня ничем не наполнено. Если я переживаю о человеке, какой же он бывший, он — сейчас. А если нет, чего бы я о нём думала. Бывший мужчина — больше не мужчина.
* * *
Известно, что лучшей частью мужского организма я считаю кубики. Это результат юношеского импринтинга: в раннем возрасте я была влюблена в качка. Очень хороший был человек, ай-кью чуть больше, чем два объёма бицепса, но заметно меньше, чем выжимал от груди лёжа, а уж кубики, так и вовсе играть не переиграть. Он меня волновал до помутнения в глазах, и после расставания я страшно о нём тосковала. И один только был способ избыть эту тоску: кассета с видеоуроком по накачиванию пресса, там показывали живот, как у мальчика моего.
И я медитировала, медитировала, да и вымедитировала, что первичны тут кубики, а всё остальное вокруг них такие пустяки, что можно смело выбросить из головы этого конкретного юношу и сосредоточиться на поиске подлинных ценностей, на ком бы они ни росли.
А вы говорите — сиськи.
Ибо что есть сиськи? Два комка жировой ткани. Кубики же — это усилие, порыв и вдохновение, это бугры и впадины, поэзия и огонь чресел.
* * *
Однажды я осталась без мужчины всей жизни и очень горевала. Чтобы меня утешить, этот добрый человек на прощание подарил кассету с музыкой, и много ночей я засыпала под шепот одного кроулианца:
Hush-a-bye
Don’t You cry
Go to sleepy little baby
Шшш, детка, прекрати реветь и спи, повторяла я за ним, go to sleepy, little baby. Но более всего мне нравилось:
When You wake
You shall have
All the pretty little horsies
Blacks and bays
And dapples and greys
All the pretty little horsies
Когда ты проснёшься, тебе достанутся все симпатичные маленькие лошадки. Обещаю. Чёрные и гнедые, пятнистые и серые, бормотала я, симпатичные маленькие лошадки… Гнедые жеребцы и чёрные кони, ты обязательно покатаешься на них. Только перестань плакать сейчас, а потом у тебя их будет сколько пожелаешь.
И постепенно как-то перемоглась и утешилась.
И с тех пор, конечно, да. И каждый раз, если вдруг что, я думаю: blacks and bays, dapples and greys, ничаво, ничаво, как-нибудь.
* * *
Постепенно поняла, что одно из проявлений виктимности — готовность существовать без взаимности.
Любые односторонние обязательства — я тебя люблю, а ты нет, но я буду рядом; начальство не уважает и не ценит, зато у меня есть работа; всем плевать на меня в этой компании, но хоть побуду среди крутых чуваков, вдруг пригожусь — превращают человека в удобную жертву. Изнутри это ощущается как смирение. А на самом деле вредно не получать то, на что имеешь право в принципе, об этом её фея-крестная говорила.
* * *
Я знаю, чем кризис среднего возраста отличается от обычного неврозика с тревожностью.
В случае невроза всё время преследует страх, что жизнь подкрадётся с неожиданной стороны и учинит какую-то непредсказуемую подлость.
