– Ладно-ладно, поняла, но имя, правда, не лишнее.
Иногда это вдруг происходит со мной: раз за разом отгоняешь людей без всякой затаенной гордости «ах, опять меня хотят», остро чувствуя неуместность их вторжения в личное пространство, искренне обижаясь всякий раз, когда «лезут», а потом вдруг без особых оснований выбираешь кого-то, прямо-таки с неприличной лёгкостью даёшь ему руку, внимание, время, да чего уж там, просто «даёшь» в самом вульгарном смысле.
Не то чтобы я выбрала этого мальчика для всего, но чтобы провести вечер в городе, он годился.
В физиологическом смысле мне тут годится каждый третий, все эти высокие гибкие горячие брюнеты, но именно в силу всеобщей подходящести я предпочитаю воздержание – зачем, когда пропадает уникальность выбора. Но этот мальчик был особенный, он излучал специальное местное спокойствие и точность каждым своим движением. Кстати, почему мальчик, ведь юноша явно и давно совершеннолетний? какие-то отголоски барского обращения с обслугой или желание зафиксировать возрастную разницу?
Есть большая терапевтическая польза в шашнях с тем, кто заметно моложе. И дело не в том, что взрослая женщина таким образом самоутверждается. Наоборот, тем самым она лишается иллюзий, не питая даже крошечной надежды на развитие, на подлое «навсегда», отравляющее обычные связи. Нет ни малейшего шанса, что вы как-нибудь так исхитритесь построить отношения, чтобы вдруг зажить парой, нарожать детей и остаться вместе до конца ваших дней. Изначально ты подписываешь соглашение о сиюминутном счастье без продолжения, и как это освобождает – не пересказать. Ничему не надо соответствовать, никаких стратегий можно не вырабатывать, только просто быть сейчас. Честное слово, женщины философского склада способны ощутить в этом прикосновение к вечности, а те, что попроще, вроде меня, просто получают бездну удовольствия.
– Для куска мяса я слишком быстрый, – вдруг говорит мальчик, и передо мной сразу открываются несколько возможностей. Во-первых, уйти. Читать чужие мысли неприлично, комментировать их – тем более, поэтому имею право обидеться. Во-вторых, можно сделать вид, что я не поняла реплики, переспросить, но совершенно очевидно, что это нахальное существо не смутится и разъяснит, что именно оно имело в виду. Поэтому я печально сказала:
– Что, у меня до такой степени всё написано на лице?
– Я очень внимательный. Но я не обижаюсь, и ты тоже не надо. Просто у тебя мало времени, поэтому без ритуалов.
– Угу. «Вы чертовски привлекательны, я чертовски привлекателен…»
– Ай, ну! Кто говорит о пошлости? И вообще, не рано ли наскакивать, мы же только что познакомились, «а ты уже на него с ножом».
– Правда? Что-то я не помню, чтобы ты спросил моё имя.
Пока мы перебрасывались словами, он успел протереть кофемашину, опустить жалюзи, совершить ещё сколько-то необходимых ежевечерних действий, а теперь замедлился и очутился рядом. Глаза у него, оказывается, довольно светлые, скорей золотистые, чем карие. Говорят, пророки обычно желтоглазые. Расстояние между нами сделалось плотным, и я подумала «опаньки». Или «хм». Ну или что-то такое, что обычно думаешь, когда дело пахнет жареным. Но мальчик в этот раз не стал комментировать, а сказал:
– Раз так, буду звать тебя Айфора.
– Батюшки мои, чего это?
– Серая.
– Фига, комплимент.
– Сееерая, – он прикоснулся к моему плащу так осторожно, что я даже не вздрогнула, а ведь страшно не люблю, когда посторонние трогают руками.
Надвинул капюшон мне на глаза, взял за плечо и повёл к выходу.
– Извини, что опять критикую, но я ни хрена не вижу.
– Очень хорошо, под ноги можешь смотреть, и хватит. Постой пока, – мы переступили порог, и он отпустил меня, чтобы запереть дверь и ставни. Я покорно ждала, наслаждаясь нарастающим абсурдом. Конечно, могла бы начать беспокоиться. Паспорт, айпад и кредитка остались дома, так что я в худшем случае могла попасть на водительские права, несколько сотен баксов и телефон. Ах, ну и на девичью честь и жизнь заодно. Прислушалась к себе – страха не было.
Шахор беззвучно приблизился и не то чтобы обнял, но аккуратно, не прижимая, взял руками и просто встал рядом.
– Интересно, как ты при всей тревожности такая безрассудная… Хотя понятно.
– Я всё время на войне со своими страхами… Почему понятно? – меня заполнял покой, возникающий от тяжести ладоней и мягкого корично-кофейного запаха. Бармены пахнут удовольствиями, если не перегаром.
– Кошачье. Чуткость, любопытство. Боятся и лезут, знают про девять жизней, ловят настроения.
«Эхма, всё-таки до банальностей докатились. Кооошечка, значит, киииска».
– Телом разговариваешь. Сейчас здесь напряглась, – потрогал между лопаток, – и хвостом дёрнула.
Хвост он обозначать не стал.
– Пошли, тут недалеко.
Он довольно быстро повёл меня узкими темнеющими улицами, капюшон упал на плечи, но я всё равно не понимала, где мы и куда идём. Ну да чего уж там. В конце концов, мы подошли к калитке, Шахор просунул руку между прутьями решётки, отодвинул засов и впустил меня в садик.
На плечо спикировала веточка с коричневыми листиками и жёлтыми семенами.
– Чего это? – тревожно спросила я.
Шахор осмотрел ветку и веско ответил:
– Это какая-то неизвестная фигня. Сейчас у Хавы узнаем.
Перед нами стояла толстая седая женщина. Я, конечно, вздрогнула.
– Да что ж вы здесь все бесшумные такие, – пробормотала я и сразу поздоровалась, как положено, с фальшивой туристической интонацией, – Хаааай.
– Айфора деревом интересуется, Хава.
Женщина также внимательно поглядела на ветку и важно ответила:
– Должна согласиться с мнением Шахора, это действительно какая-то неизвестная фигня.
– Но она растёт в вашем саду, мадам, не мешало бы её разъяснить всё-таки, или нет?
– Как посмотреть, девушка. Возможно, это я живу в её саду, и тогда стоит озаботиться, чтобы она знала, как меня зовут. А если нет, то имя Неведомая Фигня подходит ей не хуже любого другого.
– О’кей, – вообще-то реплика о чисто русском нелюбопытстве, нетрадиционном для женщины по имени Хава, вертелась на языке, но я помнила, что Шахор просил не наскакивать. Они здесь как-то иначе общаются, с должной иронией, но без агрессии, надо бы сначала присмотреться.
Я и смотрела на сумеречный сад, веранду, женщину в тёмном платье, на её поблёскивающую седину и большие тёплые руки. Я узнала, что они тёплые, когда она усадила меня на диванчик и укутала пледом.
– Ножки подбери, замёрзнут, – и я послушно поджала ноги, привалившись к плечу Шахора.
«Кстати, я перестала называть его мальчиком». К ночи люди часто утрачивают возраст, а в этом городе все древние, и он, и Хава, и даже мальчишки-ешиботники, играющие на улочках Старого города. Помню, в первый свой приезд я спросила у торговца покрывалами, как пройти к Стене Плача, он показал и уточнил: «Где мальчики играют в мяч, поверни налево». «Интересно, – подумала я, – они что, всегда там играют?»
