«Я бежал, потому что надо было бежать».
О целях
Цели у меня бывали разные, но, в общем, всё развивается примерно так: Я Вдруг Понимаю. Всякий раз что-то новое, но укладывающееся в схему «счастье – это…».
Как Тель-Авив – это вечерний Кинг Джодж, покрытый кувшинками прудик на площади Бялик и самый край деревянного настила, идущего вдоль северной стоянки яхт. Раз за разом я прилетала одним и тем же рейсом, проходила забавный в своей серьёзности пограничный контроль, ловила такси и ехала в город; преодолевала языковой барьер с очередным квартирным хозяином, мельком осматривала новый дом, бросала вещи, надевала на голое тело простенькое платьишко моего любимого Лорена Видаля и убегала. Меняла деньги и пополняла телефонную карту в определенной лавочке на Алленби, а потом, покрутившись на рыночной площади, шла, наконец, поглядеть на кувшинки и старую мэрию. А потом сразу к морю, обогнуть яхты, пройти по узкому качающемуся языку до самого конца. Там стоит чёрный полицейский катер, на него лезть не надо, а нужно лечь на доски и смотреть на море и на огни. Вот это и будет Тель-Авив, и он уже состоялся, что бы там ни происходило в течение следующего месяца, хоть ракетные обстрелы или другие какие страсти.
Итак, возвращаясь к целеполаганию: однажды я вдруг понимаю, что счастье – это сидеть у моря с ноутбуком и работать. На волнорезе у пляжа Буграшов есть одно место, куда добивает открытый вайфай 908, следовательно, там и должно происходить счастье. Разумеется, в ноябре или марте, потому что эти месяцы в Москве невыносимы.
Итак, я вижу цель, знаю место и время, и что может быть проще? Заработать кучу денег, снять квартиру и порешать организационные вопросы, чтобы освободить месяц жизни. Потом прилететь, проделать вышеописанный ритуал и приземлиться уже окончательно. Отоспаться.
И наступает день, когда я надеваю очередное правильное платье, беру воду, флисовое одеялко и отправляюсь делать счастье. Сажусь на единственно возможное место, открываю ноут и понимаю, что работать тут совершенно невозможно, – солнце зверское, экран чёрен даже на максимальной яркости.
Закрываю ноутбук. Я добилась своей цели, – но есть нюансы.
И всё у меня так.
* * *
В этом году у меня были четыре весны – в Европе, на Северном Кавказе, в Тель-Авиве и московская. Но вторую я не успела толком осознать, поэтому посчитала три – три моих времени в этом году случились у меня, а могло и больше. Нетрудно устроить свою жизнь так, чтобы видеть белые цветы, когда захочешь, а не когда положено по родному календарю. Просто мало кто на этом сосредоточивается, обычно человеческие цели лежат чуть в стороне – в области любви и дела. Но когда путешествуешь в поисках белых цветов, всё обычно как-то само устраивается. Люди не в состоянии спокойно смотреть на Паганеля, выслеживающего во-о-он ту бабочку: пока он подкрадывается, его успевают похитить, продать в рабство, выкупить и возместить моральный ущерб – а он тем временем наконец-то приближается к цели настолько, чтобы понять, что это не бабочка, а цветок. И его весёлое изумление будет тем единственным переживанием, о котором он захочет рассказать в конце путешествия.
Я теперь знаю, чем отличается наша весна от всех прочих, и это стоит записать.
В Тель-Авиве она ощущается как изменение погоды от нормальной к хорошей. Очень красиво, душисто и страстно, но пафоса в этом не больше, чем в ежеквартальной премии. Иное дело в России. У нас, понимаете ли, никто не уверен, что весна действительно наступит. Вроде бы накоплены некоторые эмпирические материалы, позволяющие нам надеяться, но веры – веры нет. Никому не гарантировано дожитие до тёплой земли, клейкой зелени и цветущих вишен. В Европе, там всё очень нежно, но они точно знают. Мы – нет. Мы скорей знаем обратное, всю зиму вынашивая в груди кусочек ледяной безнадёжности. С нею прекрасно можно жить, праздновать мартовские вьюги, играть в апрельские снежки и вообще быть позитивным, – но она есть. И потом каждый раз, всегда внезапно, ты выходишь со своим маленьким холодным бременем на улицу, смирный и в целом довольный, и ловишь ветер, запахи и цвета, и лёд в тебе взрывается, режет острыми краями, высвобождает тоску, которая, оказывается, была внутри, а ты и не догадывался, что её столько. И тут-то весна.
Весна 2011
Письма из центра мира
Я уезжала совершенно неподготовленная к иерусалимскому синдрому, который, с моей точки зрения, выглядел так: турист внезапно одевается в белое и переживает особую связь с Иисусом. А я не взяла с собой ничего белого и несколько тревожилась. Но, подумала я, они там наверняка знают толк в извращениях и должны на каждом углу продавать тоги не дороже десяти шекелей.
Если вы обеспокоились, спешу сообщить, что jer-синдром в моем исполнении несколько отличился от традиционного: в какой-то момент я с невыносимой остротой, как мы это любим говорить, ощутила, что со мной-то всё в порядке и с этим городом тоже, но вот московская публика непоправимо рехнулась. Верьте мне, по почте приходили странные письма, очень странные. Перед отъездом я отметила начало весеннего обострения у моих корреспондентов, но то были и без того записные психи, а тут вдруг оживились априорно нормальные и юридически вменяемые, которые как бы даже и по делу, но отчего-то в неуловимо безумной тональности.
«Случайно прочитала вашу переписку в комментариях Живого Журнала о соседях-алкоголиках. Скажите, пож-та, сможем ли мы с вашим участием сделать сюжет на нашем канале о том, как они вам надоели, да и другим мешают жить, спать спокойно, может, кто-то боится даже своих детей отпускать на улицу из-за них?»
«– Напишите, пожалуйста, о детях с ДЦП!
– Прошу прощения, я слишком далека от этой темы, чтобы не быть фальшивой.
– Когда-то мы все были слишком далеки от этой темы… Иногда я подумываю о том, что, может быть, именно поэтому в наших семьях такие дети…»
«– Неоднократно обращалась к вам через МТ! Он говорит, что сложности, пробую обратиться напрямую. Во-первых, с течением времени мы начинаем располагать маленькими, но деньгами и готовы провести предоплату. Во-вторых, я стою насмерть, чтобы текст был авторский, а не маркетингово-утвержденный. С оговорками, но тем не менее. Услышьте меня, пожалуйста.
– Дорогая, ничего не знаю о вас и об МТ, но на всякий случай рада, что у вас есть деньги и твердые принципы. Кто вы оба и чего от меня хотите?!»
«Здравствуйте! Мы решили взять у вас интервью. Я – продюсер телеканала N, мой телефон…. Не сочтите за труд, свяжитесь со мной срочно».
Понадобилось несколько дней, чтобы понять, что это всего лишь наша типичная московская интонация, порождённая уверенностью в собственной важности и в нахождении себя в центре мира. И мне, понимаете ли, всё это стало отчётливо видно и слышно, потому что в центре мира-то на самом деле нахожусь я.
