– Бросьте, Дмитрий, мы с вами люди здравые. – Он сунул книжку в широкий карман вязаной куртки. – Обещаю вернуть на обратном пути.
– Хотите оставить меня в дороге без чтения? – Митя из последних сил старался сохранять спокойствие.
– Предлагаю обмен. – Даме подмигнул. – У меня с собой Эрнст Юнгер «В стальных грозах», самая популярная книга в Германии.
– Популярнее «Майн кампф»? – выпалил Митя и прикусил язык.
Даме пропустил неосторожную реплику мимо ушей, принялся нахваливать Юнгера:
– Мемуары о Первой мировой, увлекательней любого романа. Не оторветесь, уверяю вас. Абсолютный эффект присутствия. Поверьте бывшему фронтовику, самая честная книга из всех, что написаны о войне. Это вам не унылый пацифизм Ремарка.
«Ремарк пишет в сто раз лучше твоего Юнгера», – подумал Митя и произнес с вежливой улыбкой:
– Я читал Юнгера, когда был в Берлине.
– Да? – Он поднял брови. – Ну что ж, приятно слышать. Знаете, лично я во второй раз перечитал с еще большим удовольствием. Сначала проглатываешь страницы, а потом спокойно, не спеша, смакуешь детали. Возьмите, очень советую.
– Нет, спасибо. – Митя покраснел и отвернулся.
– Опасаетесь внимательного соседа? – Даме кивнул в сторону купе.
– С чего вы взяли?
– Мания преследования. – Даме вздохнул. – Национальная черта или временное помешательство?
– Это вы о Германии? – угрюмо, сквозь зубы, спросил Митя.
Даме хмыкнул.
– Я все думал, почему вы мне так симпатичны? Что между нами может быть общего? Оказывается, радиофизика. Вы учились у профессора Мазура, а я слушал курс лекций профессора Брахта в Берлинском университете, посещал его семинар. И тоже, как вы, забыл старого учителя. Книжка – повод вернуться к славным временам студенческой юности. – Он скорчил печальную физиономию, поднял домиком белесые брови. – Ну, Дмитрий, прошу вас!
– Ладно, берите. – Митя вздохнул.
А что оставалось делать? Книжка уже лежала у Даме в кармане. Оттуда не вытащишь.
Вернувшись в купе, он долго не мог уснуть. Степан ворочался на нижней полке, похрапывал. Стук колес не успокаивал, наоборот, звучал тревожно. Митя пилил себя: зачем вылез с книжкой в коридор? Почему Даме так в нее вцепился? Какой черт вообще принес его в чужой вагон? Не надо было отдавать. Но ведь это невежливо. А вдруг не вернет? А вдруг Брахт уже что-то почуял про изотопы урана и Даме специально послали в Иркутск?
«Конечно, Даме шпион, – размышлял Митя, – но какое им дело до Мазура? Как могли узнать, где он сейчас? Неужели Брахт навел? Допустим, к ним просочилась информация, что Мазура посадили. Но о ссылке в Иркутск пронюхать невозможно. О его успехах с прибором – тем более. Он ведь не случайно отказался писать в официальные инстанции, передал письмо в надежные руки. Нет, конечно, ни о Мазуре, ни о приборе они знать не могут. Зато об урановых месторождениях в Восточной Сибири им известно. Вернадский составлял геологические карты еще до революции, раздобыть их легко».
Мысли путались, то казалось, что это паранойя и ничего страшного не произошло, то, наоборот, накатывала вязкая паника. Он уснул под утро, и приснился ему кошмар, в котором Даме запихивал в карман вязаной куртки крошечного профессора Мазура, немецкий бомбардировщик «Штука» летел бомбить Москву, а доктор Штерн плавал в облаках над Кремлем и пытался поймать урановую бомбу сачком для бабочек.
* * *
Весь коллектив Большого, от оперных и балетных прим до последней уборщицы, обязан был посещать кружки Гражданской обороны (ГРОБ). Маша сунулась в «автомотодело», но кружок оказался переполнен, новеньких не принимали. В пулеметный принимали, но собирать и разбирать детали пулемета, вонючие и жирные от машинного масла, было очень уж противно. Оставался гранатометный. Там учили бросать деревянные чушки. Маша надеялась, что чушки и звание заслуженной спасут ее от клейма «пассивного балласта», но она ошиблась. Кроме ГРОБ, была еще ПВХО – противовоздушная и химическая оборона.
Готовясь к экзамену по теории ПВХО, Маша заучивала наизусть: фосген тяжелее воздуха в три с половиной раза, пахнет свежим сеном, поражает легкие. Иприт пахнет горчицей, имеет кожно-нарывное действие.
Мама рассказывала, что студенткой, читая учебники с описаниями болезней, находила у себя все до одной. Маша не только находила у себя все симптомы отравления фосгеном и ипритом, она их чувствовала. Изнывала от головной боли и удушья. Видела в зеркале, как посинели у нее губи и щеки. Измерив температуру, очень удивилась, что ртутный столбик остановился на тридцати шести и шести. Ей казалось, у нее тридцать девять и сейчас она умрет от отека легких. Илья заметил, что, когда она читала учебную брошюру со страшными картинками, у нее даже нос заострился.
– Ну что поделать, если у меня так развито воображение? – оправдывалась Маша. – Все заучивают, сдают, и ничего. А я психую.
– Отстраняйся, нельзя быть такой чувствительной. Сдашь как-нибудь, они отвяжутся, – утешал Илья, – тем более ты теперь заслуженная.
– Вот именно, – вздохнула Маша, – у нас все заслуженные – ворошиловские стрелки первой степени. Ларионова и Лепешинская снайперы, Головкина пулеметчица. А я «пассивный балласт». Ты говоришь – отстраняйся, но если смотреть со стороны, то эти военные игры вообще выглядят диким бредом. Театр похож на психбольницу.
– Тогда притворись такой же сумасшедшей, как все. Ты ведь артистка. – Илья усмехнулся и добавил чуть слышно: – Вот я много лет только и делаю, что притворяюсь. Живу по системе Станиславского.
– Настоящая война будет тоже по системе Станиславского? – внезапно спросила Маша.
– Ну-ну, перестань. – Илья прижал ее к себе, погладил по голове. – Впереди лето, надеюсь, дадут, наконец, отпуск, поедем в Крым. В этом году война точно не начнется.
– Откуда знаешь?
– Не станет он воевать на два фронта, ему надо сначала с Европой разобраться, с англичанами. Пока все не так плохо. С финнами у нас наконец подписано перемирие, сейчас он попрет в Норвегию. С нами торгует и конфликтовать вроде не собирается. Ему это невыгодно.
– А война вообще никому не выгодна, – задумчиво пробормотала Маша, – там другой какой-то механизм.
– Ну, и какой же?
– Просто смерть.
Он прижал ее к себе сильней, пытаясь спрятать, прикрыть. Маша поцеловала его в шею, нашла губами ухо и зашептала:
– Я скажу тебе на ушко:
Угодили мы в ловушку.
Нету воздуха для нас,
Только ядовитый газ.
Все нам чудится и мнится,
Будто можно откупиться,
Не дышать, не есть, не пить
И за все благодарить.
Этот глупенький расчет
Нам навязывает черт.
Он глядит на нас с ухмылкой
И трясет своей копилкой.
