Шумяцкому приходилось переводить Сталину иностранные фильмы, главным образом голливудские вестерны, Хозяин их любил, но переводчиков на просмотры не допускал.
Борис Захарович языками не владел. Он заранее просматривал очередную ленту вместе с переводчиком, записывал текст, заучивал наизусть, поскольку читать в темном зале по бумажке невозможно.
В ноябре тридцать седьмого Шумяцкого, который практически создал советскую кинопромышленность, наградили орденом Ленина, а в январе тридцать восьмого расстреляли. Его место занял Дукельский Семен Семенович. Он имел три класса образования, служил начальником Управления НКВД Воронежской области. С кино Дукельского связывало лишь то, что в ранней юности он подрабатывал тапером в провинциальных кинотеатрах. Смотреть иностранные фильмы с переводчиком и заучивать перевод оказалось для него непосильной задачей.
Дукельский чудом не развалил советское кино, так и не заметив разницы между областным НКВД и кинопромышленностью. Через год его наградили орденом Ленина. Но не расстреляли, как Шумяцкого, а назначили наркомом Морского флота СССР.
С тридцать девятого советским кино руководил Большаков Иван Григорьевич, бывший управделами Совнаркома, вполне толковый профсоюзный чиновник с двумя высшими образованиями. Иностранными языками он тоже не владел, но с переводом вестернов для Хозяина по заранее заученному тексту справлялся.
Накануне подписания пакта с Гитлером Хозяин решил посмотреть «Триумф воли». Фильм вышел давно, в тридцать четвертом. Конечно, Сталин видел его и раньше, без перевода, или довольствовался заученными комментариями Шумяцкого. Но в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое августа тридцать девятого ему вдруг потребовался точный перевод, Большаков подготовиться не успел, и Поскребышев догадался привести Илью.
Сектор особых просмотров находился возле Кремлевского дворца в помещении бывшего зимнего сада. Всего три ряда кресел, больших, мягких, с подлокотниками. В центре первого ряда сидел Хозяин. Молотов справа, Ворошилов слева. Перед ними – низкий широкий стол. Чай, конфеты, фрукты, воды Лагидзе, белое и красное грузинское вино. Остальные – Каганович, Калинин, Микоян, Хрущев – появлялись не на каждом просмотре, садились обычно по бокам, рядом с Молотовым и Ворошиловым. Илье определили место во втором ряду, позади Хозяина, чуть правее.
«Триумф» снова крутили накануне сентябрьского визита Риббентропа и сразу после него. На втором просмотре Хозяин задавал вопросы о нацистских вождях, появлявшихся на экране. Особенно интересовал его Гесс. За «Триумфом» последовал «Чапаев». Третий просмотр сопровождался одобрительными матерными комментариями. После небольшого перерыва показали «Волгу-Волгу».
С тех пор Илья стал постоянным переводчиком немецкой хроники, уходить раньше Хозяина не дозволялось, и он смотрел «Чапаева», «Веселых ребят», «Волгу-Волгу», «Цирк». Каждый фильм уже в пятый, в десятый раз. Именно благодаря этим просмотрам Илья хорошо проинструктировал Машу перед выступлением в Георгиевском зале: «Ты ни в коем случае не танцуй. Ты пляши, скачи, бей чечетку и улыбайся, постоянно улыбайся. Вот это ему нравится».
Немецкую хронику в последнее время крутили все чаще, большими порциями, сразу по несколько выпусков «Еженедельного обозрения» и документальные фильмы.
На этот раз ждали свежую порцию о Польской кампании. Хозяин со свитой уже сидел в зале, но случилась какая-то неувязка, пленки запаздывали, и поставили выпуск «Союзкиножурнала».
На экране мирное население городов и сел Восточной Польши радостно приветствовало советские танки. Девушки с цветами в украинских костюмах. Старухи в белых платочках, нарядные смеющиеся дети. Закадровый голос вещал: «Над Польшей восходит лучезарное солнце свободы и счастья. Долгие годы нищеты остались позади».
Следующая сцена: добродушные красноармейцы бережно спускают с крыльца элегантной виллы кресло, в нем толстая старуха в шляпке. Рядом идут женщины помоложе, тоже в шляпках, с чемоданчиками. На экране все улыбались, включая старуху. Диктор комментировал: «Бывшие польские князья покидают свои хоромы. Теперь здесь будут рабочие клубы, школы, детские сады».
Открытый грузовик с мебелью стоял возле хорошего городского дома. Персонажи все как на подбор, молодые, крепкие, и опять в украинских костюмах. Дивчины в веночках с лентами, парубки в вышитых косоворотках пели хором веселую украинскую песню и затаскивали в парадный подъезд комоды, кровати, стулья, граммофон, зеркальный шкаф. Девочка с бантиками несла большую куклу, мальчик-подросток – стопку книг, перевязанную бечевкой. И опять все улыбались.
Диктор: «Украинская рабочая семья меняет адрес, переселяется в квартиру, где прежде жили польские богатеи».
Сюжет был снят халтурно, однако старуха в кресле рассмешила Хозяина. Следом засмеялись все, Илья тоже. Рефлекс работал автоматически, хотя в зале было темно.
– Рожи какие довольные у них, – заметил Хозяин, тыча пальцем в экран.
– Еще бы, – подхватил Молотов, – мы же их освободили.
Илья подумал: «Интересно, кто это «мы»? Он имеет в виду только Красную армию или вермахт тоже?» Он вспомнил торг, разгоревшийся накануне «освобождения» Польши.
Третьего сентября, как только Англия и Франция объявили Германии войну, Риббентроп потребовал, чтобы Красная армия вошла в Польшу немедленно. Это означало открытое вступление СССР во Вторую мировую войну на стороне Германии. Но воевать Сталину вовсе не хотелось. Им завладела идея при поддержке Гитлера восстановить прежние границы Российской империи, предстать перед миром и будущими поколениями кем-то вроде Ивана Грозного, Петра Первого. Он рассчитывал расширить территорию своего величия за счет чужой войны.
Конечно, он понимал, что подписанием бумажек не отделается, и помогал чем мог. Увеличил свои военные поставки в Германию, выполнил просьбу Геринга, чтобы радиостанции в Минске во время передач как можно чаще повторяли слово «Минск», которое летчики люфтваффе могли использовать в качестве маяка. Спрятал в Мурманске от англичан германские суда, плавающие к началу войны в Северной Атлантике. Оказалось – мало.
Риббентроп торопил, настаивал: «Если не будет начата русская интервенция, неизбежно встанет вопрос о том, не создается ли в районе, лежащем к востоку от германской зоны влияния, политический вакуум».
Сталин передавал через Молотова:
«Мы согласны с вами, что в подходящее время нам будет совершенно необходимо начать конкретные действия. Мы считаем, однако, что это время еще не наступило. Возможно, мы ошибаемся, но нам кажется, что чрезмерная поспешность может нанести нам ущерб и способствовать объединению наших врагов».
Восьмого сентября немцы начали блефовать, объявили, что уже взяли Варшаву, и категорически потребовали ввести войска, иначе двинутся дальше на восток.
Молотов от лица советского правительства тепло поздравил через Шуленбурга германское правительство со взятием Варшавы, хотя обе стороны знали, что Варшава еще не взята. В ответ прозвучали сдержанная благодарность за поздравления и все тот же насущный вопрос: когда?
