Но тем не менее она была вполне счастлива и даже постояла немного у подъезда «Каприс», погрузившись в созерцание воображаемых картин. Вот сейчас метрдотель низко кланяется её платью и ведет Его к лучшему столику, который приберегают для самых почётных гостей. Конечно, каждая из сидящих в зале дам сразу узнает Платье От Диора; вслед Ему поворачивают головы; между столиками плывёт бархатный чёрный низ, на котором соблазнительно покачиваются тяжёлые гагатовые бусы, и белый верх — красивая юная грудь, плечи, руки, шея словно вырываются из великолепной оболочки. Мистер Корнголд, конечно, доволен и горд, и уж конечно, он поймет, что такой красивой и великолепно одетой девушке непременно надо дать важную роль в следующей постановке.
И никто, ни одна душа там не догадывается, что изысканное платье, сделавшее это возможным, платье, на которое все смотрят сейчас с завистью или восхищением, является исключительной собственностью миссис Ады Харрис, уборщицы — № 5, Виллис-Гарденс, Бэттерси.
И она улыбалась на всем пути домой — а путь был неблизкий и автобус шёл долго. Всё было в порядке, оставалась лишь нетерпеливо ждущая её миссис Баттерфилд. Она, конечно, захочет увидеть платье и услышать всю историю… Но почему-то миссис Харрис чувствовала, что не хочет рассказывать подруге, что одолжила платье актрисе. А почему, она и сама не знала.
Но, добравшись до дома, она уже нашла решение. Чуточка невинной выдумки плюс усталость помогут отложить вопрос.
— Господи, — охнула она из глубин сердечных объятий, в которые заключила её миссис Баттерфилд, — я так устала, что хоть пальцами веки поддерживай. Уже так поздно — я не могу остаться даже на чашечку чая.
— Бедняжка, — пожалела её миссис Баттерфилд. — Я тебя не задержу. Покажи мне только платье…
— Его пришлют завтра (это была полувыдумка, полуправда). — Тогда я тебе всё и расскажу.
Дома, в постели, миссис Харрис вновь отдалась восхитительному чувству завершённого дела, чувству победы — и быстро уснула без малейшей тени предчувствия того, что нёс завтрашний день.
14
Мисс Пенроуз и её квартирке миссис Харрис отводила время с пяти до шести вечера. Убирая квартиры прочих клиентов и восстанавливая мир — впрочем, все были так рады её возвращению, что не особо говорили о её затянувшемся отсутствии, — так вот, весь этот день она дрожала от нетерпения, предвкушая встречу с актрисой. Наконец, стрелки часов подползли к пяти, и миссис Харрис почти побежала в квартирку, некогда бывшую частью конюшни при большом доме на площади. Открыв дверь, она замерла у начала длинной лестницы.
Первым её чувством было разочарование, потому что в квартире было темно и тихо, а миссис Харрис, конечно, хотела бы услышать из уст самой девушки историю её триумфа, триумфа «Искушения», и узнать об эффекте, который платье произвело на придирчивого мистера Корнголда.
Но странный, незнакомый запах, стоявший на лестнице, заставил миссис Харрис похолодеть от тревоги. Главное — запах не был таким уж незнакомым. Почему он напомнил ей о войне, которую она пережила в Лондоне — сыплющиеся дождём бомбы, море огня?..
Поднявшись по лестнице, миссис Харрис включила свет в прихожей и в комнате и вошла. В следующее мгновение она, замерев от ужаса, увидела останки своего платья. Теперь она знала, что за запах донесся до неё на лестнице и заставил её вспомнить ночи, когда на Лондон рушился ливень зажигательных бомб.
Платье от Диора было небрежно брошено на развороченную кровать; и как ужасная рана, зияла на нем прожжённая бархатная панель, окружённая оплавленными бусинками.
Подле лежала бумажка в один фунт и поспешно нацарапанная записка. Пальцы миссис Харрис так дрожали, что она не сразу смогла прочесть эту записку. Вот что в ней было:
Дорогая миссис Харрис я ужасно сожалею что не могу всё объяснить лично но я должна уехать на некоторое время. Мне очень жаль что с платьем все так получилось но это не моя вина и если бы не мистер Корнголд я могла бы вобще сгореть насмерть. Он сказал что ещё немного и я-бы погибла. После ужина мы поехали в клуб «30» и я там задержалась у зеркала подправить прическу и прямо под ним был электрический камин и я вдруг загорелась — то-есть конечно платье но я бы могла тоже сгореть. Я уверена что это можно зачинить и ваша страховка конечно всё окупит и ущерб не так страшен как может показаться потому что выгорела всего одна вставка. Я уезжаю на неделю. Пожалуста следите за квартирой как всегда. Оставляю вам Фунт в уплату за эту неделю(*).
Поразительно, что, прочтя сие послание, миссис Харрис не только не заплакала, но и не возроптала, вообще не сказала ничего. Она только взяла изувеченное платье и, аккуратно сложив, вновь убрала его в пластиковый чемоданчик, полученный от мадам Кольбер — прошедшие сутки он провел в гардеробе. Записку и деньги она оставила на кровати. Затем миссис Харрис спустилась по лестнице, вышла, закрыла дверь, сняла со своего кольца ключ и протолкнула его в щель почтового ящика — он был ей больше ни к чему. Через пять минут она была на Слоэйн-Сквер, села в автобус и поехала домой.
А дома было сыро и холодно. Миссис Харрис поставила на плиту чайник и механически проделала все прочие привычные операции — даже поела, хотя и не чувствовала вкуса и не могла бы вспомнить потом, что именно она ела. Вымыла посуду и убрала её. Но тут завод механизма кончился — она открыла чемоданчик с платьем.
Она провела пальцами по обугленному бархату, по оплавленным бусам. Она прекрасно представляла себе ночные клубы, поскольку в свое время убиралась в них. Она даже словно сама видела всё случившееся — слегка выпившая девушка, опираясь на руку спутника, спускается по лестнице с улицы и, разумеется, не думает ни о чем и ни о ком, кроме себя. Останавливается перед первым же зеркалом — оглядеть себя, причесаться.
Затем — ручеёк дыма из-под ног, запах, крик испуга, наверно, рыжая полоска горящей ткани, мужчина бьёт по ней ладонями, огонь гаснет — и от самого красивого и дорогого в мире платья остаются лишь жалкие обугленные останки.
Вот оно перед ней, все ещё пахнущее горелой тканью — его не перешибет весь флакончик подаренных Наташей духов. Вещь, некогда бывшая шедевром мастерства, теперь была уничтожена.
Она пыталась объяснить самой себе, что девушка не виновата, что это был просто несчастный случай, и что ей следует винить лишь себя за попытку изобразить фею-крёстную перед дрянной девчонкой и дрянной же актрисой, у которой не нашлось даже слова благодарности за дурацкое благодеяние.
Миссис Харрис была разумной женщиной и реалисткой, жизнь её трудно было назвать полной неожиданностей… особенно приятных неожиданностей… и она никак не была склонна к самообольщению. И сейчас, глядя на печальные опаленные останки платья, она сознавала собственную неразумную гордыню, ибо она осмелилась не только завладеть подобной вещью, но и похвастаться ею.
Ведь она уже лелеяла мысль о том, как на неизбежные расспросы домовладелицы по поводу долгого отсутствия она небрежно ответит: «О, я просто слетала в Париж — посмотреть коллекцию и купить платье у Диора. Оно называется «Искушенье»…» И, разумеется, не меньше сотни раз представляла она реакцию миссис Баттерфилд, когда та впервые увидит чудесный трофей подруги.
