– Высшее.
– А именно?
– Консерватория по классу арфы.
Брови Юлия поползли вверх.
– Консерватория? – удивленно
повторил он.
– Ну да, потом я освоила еще мастерство
гримера, – принялась изворачиваться я, больше всего мечтая исчезнуть из
крохотной комнатки. Юлий крякнул, а я почему-то добавила:
– Давно замужем, имею двух взрослых
сыновей и дочь, владею компьютером, умею при помощи словаря читать и переводить
английский текст, в тюрьме не сидела, СПИДом не болею.
Батурин закашлялся, потом вдруг ласково
сказал:
– В принципе вы нам можете подойти, если
имеете постоянную московскую прописку, но сейчас нужно найти Жанну, говорите,
она внезапно ушла?
– Да, да, – затараторила я, изо всех
сил пытаясь внушить Юлию, что Кулакова лично принимала участие в
спектакле, – прибежала сюда, мигом переоделась и унеслась. Видно, очень
торопилась! Вы не сомневайтесь, она замечательно сегодня подавала чашку с водой
баронессе.
Выпалив последнюю фразу, я замерла, сейчас
Юлий справедливо заметит: «Однако странно, она пригласила вас якобы на работу и
смылась. И зачем вы ее ждете, если она ушла?»
Но Батурин почесал подбородок и сердито
промолвил:
– Ее все на сцене видели, полный зал и
наши, очень глупо убегать, ведь все равно поймают.
Я разинула рот, но тут в гримерку влетела
девица, страшная, словно голодная смерть. Тощее тельце было втиснуто в красную
кожаную мини-юбчонку, которая заканчивалась почти сразу там же, где начиналась,
мосластые, жилистые ножки украшали высокие черные кожаные сапоги-ботфорты с не
правдоподобно узкими мысами, сверху на небесном создании была ядовито-лиловая
кофточка-стрейч, из рукавов которой торчали руки, более всего напоминавшие лапы
больного воробья, копна иссиня-черных, слишком ярких, чтобы быть натуральными,
волос водопадом лилась с макушки до плеч.
– Ой, ой, ой, – безостановочно
верещала девица, – ой, ой…
– Софья Сергеевна, – сердито оборвал
ее Юлий, – немедленно успокойтесь, говорите внятно, без визга и истерик.
– Юлий, – фистулой завизжала Софья и
быстрым жестом отвела за уши волосы, почти полностью до этого прикрывавшие ее
лицо.
Я вздрогнула, у слишком худой девушки
оказалось лицо хорошо пожившей тетки лет пятидесяти. Щеки, глаза, лоб, губы
покрывал толстый слой макияжа, но из-под тонального крема и килограмма пудры
проступали морщины вкупе с пигментными пятнами.
– Юлий! Она умерла, – на едином
дыхании выпалила Софья. – Ой, ой, ой, ай! Я так ее любила! О-о-о!
Немедленно найди Жанну!
– Ты уверена? – деловито осведомился
Батурин, спокойно глядя на колотящуюся в истерике Софью.
Та тряхнула головой и почти нормально
ответила:
– Да.
– Кто сказал?
– Врач.
– Но она дышала, когда ее уносили.
– А сейчас скончалась, доктор говорит,
похоже, ее отравили, а яд…
– Сам знаю, – отмахнулся
Юлий, – я думал, она ей какой-то гадости подсыпала, просто чтобы напакостить.
Но отрава! Эй, перекройте выход и никого без моего распоряжения на улицу не
выпускать, слышишь? А все баба Лена! Вот дура старая, глухарь, а не вахтер!
Всех уволю!
Резко повернувшись на пятках, Юлий выскочил в
коридор.
– Что случилось? – налетела я на
Софью.
Та совершенно спокойно плюхнулась на диван,
вытащила из крохотной сумочки пачку ароматизированных сигарилл, закурила и
равнодушно спросила:
– Ты кто?
– Э.., новый гример.
– Вместо Ксюши?
– Наверное, да.
– Будем знакомы, – кокетливо
прищурилась тетка, – Софья Сергеевна Щепкина. Да, да, родственница того
самого, слышала небось?
Я кивнула. Михаил Семенович Щепкин, великий
русский актер, основоположник реализма в русском сценическом искусстве, вроде
умер в 1863 году, в консерватории у нас был факультатив по истории театра,
отсюда и знания.
– Можешь звать меня Соня, –
разрешила Щепкина, – мы почти одногодки, и я совсем не чванлива, в театрах
важен любой винтик, даже такой, как гример. О, театр! Только беззаветно любящий
искусство человек способен пожертвовать всем ради мгновений…
– Так что случилось? – весьма
нетактично перебила я ее.
– Тина умерла.
– Кто? – отшатнулась я.
– Актриса Бурская, игравшая роль
баронессы, – без всякого трепета пояснила Софья, – Валентина ее
имечко, но оно Вальке простонародным казалось, велела звать себя Тиной. Все
выделывалась, пальцы гнула. Да уж!
– Но почему она скончалась? Пожилая была?
Инфаркт?
Софья захихикала.
– Уж не девочка, но о своем возрасте
молчала. Боже, она не понимала, что смешна! Мне вот тридцать два, и я смело
говорю об этом.
Я покосилась на дряблую шею молодки и,
тактично промолчав, задала следующий вопрос:
– Так от чего умерла Бурская?
Софья попыталась было округлить глаза и
вздернуть брови, но лоб, обколотый ботоксом, не хотел двигаться, и очи прелестницы
просто вылезли из орбит.
– Ее отравила Жанна! Вот маленькая дрянь!
Хотя лично я не поддерживала Валентину!
– Жанна? – заорала я. – Не
может быть!
– Ты ее знаешь? – склонила набок
раскрашенную мордочку Щепкина.
– Да, и абсолютно уверена, она здесь ни
при чем!
Софья вытащила новую сигариллу.
– Ха! Все видели. Эта бесталанная мадам
приволокла чашку воды.
– На сцену?
– Да, роль у нее такая, поднос
носить, – ехидно сказала Софья, – ну очень сложная, философская,
напряженная работа, нужно воды подать и уматывать.
А Тина сначала произносит небольшой монолог,
потом отпивает из чашки…
Я, оцепенев, слушала болтающую Софью. Голос
ее, резкий, визгливый, вонзался в мозг раскаленным железом. Через пару минут ситуация
стала мне понятна. Бурская, выпив воды, должна была встать, подойти к шкафу,
открыть дверцу, откуда вываливалась любовница ее мужа, ну и так далее.
