Все поглядели на него.
– А хорошо ли это? – возразил кузнецу Фретила. – Там сколько лет никто не жил.
– Ничего. Обустроим. А пока суд да дело, пусть Хундила их сначала у себя в доме примет, трапезу с ними разделит.
– А разве боги наше, земное, – едят? – спросил простодушный Герменгельд.
– Вот и поглядим, что они едят, – со значением произнес кузнец.
Но его никто не понял. Да особо и не пытались. Всем известно: кузнец – он только отчасти человек, а отчасти… кузнец. Потому слова его обычным людям не внятны.
– Примет их Хундила, попотчует, беседой займет…
– Так они ж по-нашему – никак! – опять влез Герменгельд.
– Книва поможет, – терпеливо ответил Травстила. – Книва теперь – их. Ему с ними и говорить надобно.
– А с чего ты взял – про сына моего? – озаботился Фретила.
– А кто руку Герменгельда удержал? – напомнил Травстила. – Один Герменгельда остановил, другой свою руку на Книву наложил. Наложил он на тебя руку, Книва?
– Ага! – Книва просиял. – Точно, было такое!
– Вот видишь, Фретила. Значит, сын твой теперь к богам приближен.
Фретила с важностью кивнул. А про себя подумал: «Мудрый человек Травстила. С таким дружить надобно. Пошлю ему поросенка, ежели все обойдется».
Дело ведь такое: поросенка съешь – и нет его. А мудрые слова долго живут.
– Порадуешь богов беседой и трапезой, – продолжал Травстила. – А потом с честью в богатырскую избу проводишь. Самое место богам – в богатырской избе. Ну так что, старейшина, решай.
Боги с интересом слушали. Но видно было – не понимают ни слова.
– Хорошо, пусть так. – Видно было: поперек себя шел Хундила. – Пусть Книва их ко мне на подворье ведет. А остальные пускай богатырскую избу протопят. И принесите туда все, что положено.
– Скоро Овида придет, – сказал Травстила. – Он твой дом очистит, не бойся.
Хундила рассвирепел:
– Я не за себя боюсь! Я за вас всех боюсь!
И прочь пошел, не оглядываясь.
Боги любопытствовали. У Книвы что-то вызнать пытались. Боги говорили на шипящем языке.
«Боги ли?» – размышлял Травстила.
Богам вместилище не нужно. Боги и так странствуют, где и как пожелают.
Нет, не боги это. Может, герои какие… Залетные? Тот, что постарше, Травстиле понравился. Кабы еще безбород не был, так и вовсе на Травстилина брата был бы похож. Который в бурге живет. Что безбород – это плохо. Неправильно. Сразу чужого видать.
Когда обратно в село пошли, Книву с чужаками оставив, Сигисбарн брату украдкой свою рогатину отдал. Травстила видел, но промолчал. Вреда Книве от этой рогатины не будет. И толку от той рогатины тоже не будет, ежели Книва пришлецов всерьез рассердит. Но с рогатиной в Книве солидности больше, следовательно, и тем больше почета.
«Кто бы они ни были, а лишний раз почтить не помешает, – подумал кузнец. – Худа не будет».
Глава четырнадцатая
Алексей Коршунов. Контакт, не предусмотренный программой посадки (окончание)
Ситуация оставалась по-прежнему непонятной, но Алексей тем не менее почувствовал некоторое облегчение: убивать их не стали. Должно быть, не такие они злые ребята, эти местные староверы-викинги.
Но тут его взгляд наткнулся на нечто, свидетельствующее о том, что добродушие не всегда свойственно аборигенам.
Шагах в тридцати, прямо в болотной грязи, лежал мертвец.
Черепанов ухватил его за куртку, перевернул…
Коршунов сглотнул. Зрелище было еще то.
Это был мальчишка. Не старше Книвы. И горло у мальчишки было перерезано от уха до уха.
Геннадий присел на корточки перед убитым.
Книва топтался рядом. Видно было: очень хочет услужить, но не знает – чем.
– Нидада, – пояснил он, показывая на труп.
– Что делать будем, товарищ подполковник? – без энтузиазма поинтересовался Алексей.
– Нидада… – пробормотал Геннадий. – Ну да, конечно, кто не знает Нидаду… Да… – Он выпрямился. – За что же его так? – спросил он, сопроводив вопрос соответствующим жестом.
И из Книвы хлынул словесный поток. Дык!.. Чувства прямо переполняли пацана. Дык!..
Он прыгал, бегал, даже упал несколько раз. Очевидно, «описывал» деяния убитого, приведшие того к преждевременной кончине. Бурные были деяния. И явно криминального толка. Закончились же они… Сами видите – чем. Вот так оно все и вышло.
Тяжело дыша, Книва переводил тревожный взгляд с Геннадия на Алексея и обратно: ну как? Понятно изложил?
– Генка, ты хоть что-нибудь понял? – спросил Алексей.
– Не уверен. А ты?
– Я тоже ни фига.
– Каумантиир! – воззвал Книва к Геннадию.
Несмотря на жуткую абсурдность всего происходящего, Алексей не удержался, фыркнул.
– Каумантиир, – вновь сказал Книва и показал туда, где торчал из трясины СА. – Хвас?
– Хвас… – Геннадий окинул Книву оценивающим взглядом. – Хвас-квас. – Это, брат, не квас и даже не пиво с водкой, а спускаемый аппарат нашего «Союза».
Книва растерялся:
– Сьюза? Нин. Зата ист нэй сьюза. Сьюза хири. – И он сделал жест, будто желая обнять весь мир. – Сьюза! – Потыкал себя в грудь: – Сьюза!
– Выходит, в Союзе мы, – подытожил командир. – Слышь, Алексей, может, мы все же в прошлое провалились? Эдак на полвека. «Союз нерушимый республик свободных…» А?
– Тогда точно посодют, – противным голосом изрек Коршунов. – «Добрые сталинские времена…» Только сдается мне, копья такого типа были сняты с вооружения несколько раньше.
– Уверен? А пики кавалерийские? А шашки?
– Уймись. Уж кавалерийскую пику я как-нибудь от пехотного копья отличу. А топор от шашки, думаю, даже и тебе отличить по силам. – Геннадий хмыкнул и отправился в камыши, оставив подчиненного наедине с голубоглазым «маньяком-убийцей».
– Аласейа? – Грязная рука Книвы благоговейно коснулась «пингвина». Аккурат там, где на двух языках было написано имя Коршунова. А также, покрупнее: «Росавиакосмос».
– Нравится? – усмехнулся Алексей.
– Бока, – сказал Книва.
Это он по поводу надписи.
– Бока, – согласился Алексей.
Появился Черепанов.
– Вижу, общий язык найден? – жизнерадостно поинтересовался он. – Ну что, Книва? Может, дранг нахт хауз?
– Хуз! – обрадовался Книва. – Йаа, хуз.
– Вот это дело! – одобрил Геннадий. – Ит энд дринк, йа?
– Йаа! – возликовал Книва. – Итан – манаги. Дринкан – манаги. Кимйис фора хузам. – Он показал знаками, что жратвы и питья в хузе – ешь не хочу.
