Я встал и снова пошёл, словно принял какое-то решение. Но какое? Этого я не знал.
Вдруг я услышал чей-то голос за спиной:
- Куда ты идёшь, господин? Не в монастырь ли? Я обернулся. Приземистый, крепкий старик, без палки, с чёрным, свитым жгутом, платком, повязанным вокруг его белых волос, улыбаясь, махал мне рукой. Следом за ним шла старая женщина, а за нею их дочь, черноволосая и смуглая, с испуганным взглядом, повязанная белым платком.
- В монастырь? - снова спросил меня старик.
И тут я понял, что давно хотел там побывать. Уже много месяцев я хотел сходить в эту маленькую обитель монахинь, построенную недалеко от моря, но никак не мог на это решиться.
И вот сейчас я вдруг принял решение.
- Да, - ответил я, - я иду в монастырь послушать гимны в честь Богородицы.
- Да снизойдёт на тебя её благословение!
Старик ускорил шаг и догнал меня.
- Ты и есть Общество по добыче угля?
- Да, это я.
- Так вот, пусть Святая дева принесёт тебе удачу! Ты делаешь доброе дело для деревни, даёшь заработать отцам бедных семей. Благослови тебя Боже! Через минуту хитрый старик, который, конечно, знал, что дела мои шли плохо, добавил следующие слова:
- Даже если ты ничего не заработаешь, сын мой, продолжай в том же духе. Ты всё равно останешься в выигрыше. Душа твоя попадёт прямехонько в рай…
- Именно этого я и желаю, дедушка.
- Не такой уж я грамотный, но однажды слышал в церкви, что говорил Христос. Это врезалось мне в голову, и я никогда не забываю: «Продай, - сказал он, - продай всё, что ты имеешь, чтобы купить Великую Жемчужину». Великая Жемчужина - это спасение души, сын мой. Ты, хозяин, выбрал верный путь к Великой Жемчужине. Великая Жемчужина! Сколько же раз, среди мрака, она сверкала в моём сознании, похожая на большую слезу!
Мы снова двинулись в путь, мужчины впереди, а сзади, скрестив руки, шли женщины. Время от времени мы обменивались фразами: «Долго ли будут цвести оливы? Будет ли дождь, чтобы налился ячмень?» По-видимому, мы оба были голодны, ибо вели разговор о пище и никак не хотели сменить тему.
- Что ты больше всего любишь поесть, дедушка?
- Всё, всё, сын мой. Это великий грех говорить: это вкусно, а это вот нет!
- Почему? Разве нельзя выбирать?
- Конечно, нет.
- Почему же?
- Потому, что есть люди, которые голодны.
Пристыжённый, я замолчал. Никогда я не встречал человека, в сердце которого было бы столько благородства и сострадания.
Ударил маленький монастырский колокол, радостно и легкомысленно, словно смеялась женщина. Старик перекрестился.
- Приди к нам на помощь, святая Великомученица, - прошептал он. - Её ударили ножом и из перерезанного горла хлынула кровь. Это было во времена пиратов.
Старик пустился приукрашивать страдания Богородицы, будто речь шла о реальной женщине, молодой преследуемой беженке, которую поразили кинжалом нехристи, и она, вся в слезах, пришла с Востока вместе со своим ребёнком.
- Раз в году настоящая горячая кровь течёт из её раны, - продолжал старик, - я помню, как однажды, в её праздник, в то время у меня ещё и усы-то не росли, мы спустились со всех деревень, чтобы преклонить колени перед Её милостью. Это произошло 15 августа. Мы, мужчины, улеглись на ночь на дворе монастыря. Женщины устроились внутри. И вот, сквозь сон слышу крик Богородицы. Я быстро поднялся, подбежал к её иконе, положил руку ей на горло и что же? Пальцы мои были все в крови… Старик перекрестился, повернулся и посмотрел на женщин.
- А ну-ка, женщины, - крикнул он, - вы устали, но не бойтесь, вот мы и пришли!
Он понизил голос:
- Я в ту пору ещё не был женат. Распростёрся ниц перед Её милостью и решил покинуть этот лживый мир, постричься в монахи.
Он рассмеялся.
- Почему ты смеешься, дедушка?
- Есть причина, сын мой! В тот самый день дьявол переоделся женщиной и остановился передо мной. Это была она! И, не оборачиваясь, он указал назад, на старуху, которая молча шла за нами.
- Сейчас-то на неё неприятно смотреть, - сказал он. - А в то время она была молоденькая и подвижная, как рыбка, девушка. В ту пору её называли чернобровой красавицей, и ей шло это имя, чёрт возьми! А теперь, эх бедные же мы люди! Где сейчас её брови? Они все вылезли!
В эту минуту шедшая позади старуха как-то глухо проворчала, наподобие цепной собаки, так и не промолвив ни слова.
- Вот и монастырь! - сказал старик, вытянув руку.
На берегу моря, стиснутый двумя большими скалами, ослепительно сиял небольшой белый монастырь. В центре был виден свежевыбеленный купол церкви, небольшой и круглый, наподобие женской груди. Вокруг церкви пять или шесть келий с голубыми дверями; во дворе росли три высоких кипариса, а вдоль ограды - большие цветущие смоковницы. Через раскрытые окна храма до нас доносилось мелодичное пение псалмов. Мы ускорили шаг. Солёный воздух наполнился ароматом ладана. Дверь в проёме большой арки была широко открыта в благоухающий, очень чистый, усыпанный чёрной и белой галькой двор. Вдоль стен, справа и слева, стояли горшки с розмарином, майораном и базиликом.
Какая безмятежность! Какая кротость! Выбеленные известью стены в лучах заходящего солнца окрасились розовым светом. Внутри маленькая, тёплая и плохо освещённая церковь пахла воском. Мужчины и женщины двигались в кадильном дыму, пять или шесть монахинь, затянутые в чёрные одеяния, высокими нежными голосами возносили молитву. Поминутно они опускались на колени, и слышалось, похожее на шум крыльев, шуршание их юбок.
Прошло уже много лет с тех пор, как я последний раз слышал славословие Богородице. В период юношеского бунтарства я проходил мимо церквей, полный гнева и пренебрежения. Со временем я стал более терпимым, иногда даже посещал церковные торжества: Новый год, кануны праздников, Рождество и по-детски радовался.
Былой мистический трепет сменился эстетическим наслаждением. Наши предки верили: если какой-то музыкальный инструмент перестает участвовать в религиозных обрядах, он теряет свою божественную силу и издаёт только мелодичные звуки. Точно так и я стал воспринимать религию, лишь как род искусства.
Отойдя в угол, я опёрся на скамью, которую отполировали руки верующих, сделав её гладкой, как слоновая кость. Я слушал, очарованный пришедшими из глубины времён византийскими речитативами: «Спасительница! Недостижимая высота человеческой мысли… Спасительница! Трепетное движение ума, неуловимое даже для ангелов… Спасительница! Непорочная мать. О, неувядающая роза…» Склонив головы, монахини падают ниц, платья их снова шелестят, словно крылья.
Минуты пролетали наподобие ангелов с крыльями, надушенными ладаном, держащих нераспустившиеся лилии и восхваляющих красоту Богоматери. Солнце зашло, наступили глубокие сумерки. Не могу вспомнить, как мы оказались во дворе, наедине со старой матерью-настоятельницей и двумя молодыми послушницами под самым большим из кипарисов. Молоденькая монашенка подала мне кофе, немного варенья, холодную воду, и началась мирная беседа.
