Ирина глотнула воздух:
— О… О, черт! Когда это ты купила?
— С неделю назад.
— Я-то думала, что если куплю платье с такими простыми полосами, то не так уж много народа будет ходить в таких же, но в первый же раз, как я его надела, я встретила трех дам в таких же платьях, и все это за какие-нибудь пятнадцать минут… Да ладно, что толку теперь говорить?.. Ой, да заходи же!
В столовой окна были открыты, комната казалась просторной и свежей из-за мягкого гула, доносящегося с улицы. Василий Иванович поспешно встал, улыбаясь, роняя инструменты и кусок дерева на стол. Виктор поднялся, полный достоинства, и поклонился ей. Высокий, светловолосый крепкий молодой человек вскочил на ноги и встал неподвижно, в то время как Ирина объявила:
— Двое маленьких близнецов из советского исправительного заведения!.. Кира, позволь представить Сашу Чернова. Саша, это моя двоюродная сестра, Кира Аргунова.
Рука Саши была большой и твердой, а его рукопожатие слишком сильным. Он застенчиво улыбнулся робкой, искренней, обезоруживающей улыбкой.
— Саша, это — действительно редкий случай, — сказала Ирина. — Редкая гостья. Петроградская отшельница.
— Ленинградская, — поправил Виктор.
— Петроградская, — повторила Ирина. — Как поживаешь, Кира? И говорить не хочу, как я всегда рада тебя видеть!
— Ужасно рад познакомиться с вами, — пробормотал Саша.
— Я так много слышал о вас.
— Нет никаких сомнений, — сказал Виктор, — в том, что Кира
— самый популярный человек в городе — и даже в партийных кругах.
Кира резко взглянула на него, но он приятно улыбался:
— Очаровательные женщины всегда были соблазнительной темой для восхищенного шепота. Как мадам Помпадур, например. Очарование опровергает марксистскую теорию: оно не знает классовых различий.
— Замолчи, — сказала Ирина. — Я не знаю, о чем ты говоришь, но уверена, что о чем-то низком.
— Вовсе нет, — сказала Кира спокойно, глядя Виктору в глаза.
— Виктор очень льстит мне, хотя и преувеличивает.
Саша неуклюже подвинул стул для Киры и молча предложил ей сесть, махнув рукой и беспомощно улыбнувшись.
— Саша изучает историю, — сказала Ирина, — вернее, изучал. Его вышвырнули из университета за то, что он пытался мыслить в стране свободной мысли.
— Я хочу, чтобы ты поняла, Ирина, — сказал Виктор, — что я не потерплю таких замечаний в моем присутствии. Я хочу, чтобы партию уважали.
— Ой, да брось ты играть, как на сцене! — резко сказала Ирина.
— В парткоме тебя не услышат!
Кира заметила долгий молчаливый взгляд Саши, брошенный на Виктора. В стальных голубых глазах Саши не было ни робости, ни дружелюбия.
— Очень жаль, что так получилось с вашей учебой, Саша, — сказала Кира, почувствовав вдруг, что он ей нравится.
— Я не придаю этому большого значения, — медленно произнес Саша размеренным, убежденным тоном. — Это, действительно, было не существенно. Есть некоторые поверхностные обстоятельства, которые диктатура может контролировать. Но есть некоторые ценности, которые она не сможет ни постигнуть, ни покорить.
— Ты откроешь, Кира, — холодно улыбнулся Виктор, — что у тебя и Саши есть много общего. Вы оба склонны презирать элементарную осторожность.
— Виктор, пожалуйста… — начал Василий Иванович.
— Отец, я имею право полагать, пока я кормлю эту семью, что мои взгляды…
— Кого это ты кормишь? — спросил тоненький голосок из соседней комнаты. Ася появилась на пороге, ее чулки обвисли на худых лодыжках, в одной руке она держала лоскутки разрезанного журнала, а в другой — ножницы. — Хорошо бы, если бы действительно кормил. Я все время голодна, а Ирина никогда не дает мне добавки супа.
— Отец, надо что-то делать с этим ребенком, — сказал Виктор.
— Она растет лодырем. Если бы она вступила в детскую организацию, например, в пионеры…
— Виктор, давай не будем снова обсуждать это, — спокойно, но твердо прервал его Василий Иванович.
— Вот еще, не хочу я быть никакой вонючей пионеркой, — сказала Ася.
— Ася, вернись в свою комнату, — приказала ей Ирина, — или я уложу тебя спать.
— Кого на помощь звать будешь? — заявила Ася, исчезая за дверью.
— На самом деле, — сказал Виктор, — если я могу учиться так, как я учусь, и, к тому же, работать и снабжать деньгами всю родню, то не понимаю, почему Ирина не может сладить с одним-единственным ребенком?
Никто не ответил.
Василий Иванович склонился над куском дерева, который он до этого резал. Ирина рисовала ручкой ложки на старой скатерти. Виктор поднялся:
— Извини, Кира, что покидаю такую редкую гостью, но я должен идти. Меня пригласили на ужин.
— Конечно, — сказала Ирина. — И позаботься, чтобы та, которая тебя пригласила на ужин, не позаимствовала столовое серебро из комнаты Киры.
Виктор ушел. Кира заметила, что инструменты дрожат в морщинистых пальцах Василия Ивановича.
— Что это вы делаете, дядя Василий?
— Раму, — Василий Иванович поднял голову, гордо показывая свое изделие, — для одной из картин Ирины. Это — хорошие картины. Стыдно, что они портятся и пылятся в ящике стола.
— Эта рамка прекрасна, дядя Василий. Я не знала, что вы можете делать такие вещи.
— О, я когда-то здорово мастерил такие штуки. Я уже много лет не занимался этим. Но я был мастером в… в те былые дни, когда я был молод, в Сибири.
— Как ваша работа, дядя Василий?
— Он не работает больше, — сказала Ирина. — Как ты думаешь, сколько можно проработать в частном магазине?
— Что случилось?
— Ты разве не слышала? Магазин закрыли из-за просроченных платежей налогов. И сам хозяин пострадал даже больше, чем мы… Хочешь чаю, Кира? Я приготовлю. Жильцы украли наш примус, но Саша поможет мне разжечь самовар на кухне. Пойдем! — бросила она ему повелительно, и Саша послушно поднялся.
— Я не знаю, зачем я прошу его помочь мне, — сказала она Кире, — он — самое беспомощное, бестолковое и неуклюжее существо на свете. — Но ее глаза счастливо мерцали. Ирина взяла его за руку и вывела из комнаты.
На улице темнело, и окно стало ярко-синим. Василий Иванович не зажигал лампы. Он лишь ниже нагнулся над резьбой.
— Саша — милый мальчик, — вдруг сказал он, — и я беспокоюсь.
— Почему? — спросила Кира.
Он прошептал:
— Политика… Тайные общества. Бедный, обреченный дурачок.
— А Виктор подозревает?
— Думаю, да.
