– Не обманываю. Иди ко мне, моя хорошая.
Он притянул Аню к себе. Ее надо отвлечь. Может быть, этот
день в ее жизни последний, так пусть хоть удовольствие получит.
Глава 16
Настя никогда не боялась одиночества. Она не скучала и не тосковала,
когда находилась одна, ей всегда было о чем подумать. Однако сейчас она
почувствовала себя совершенно растерявшейся. Лешки нет, да и вряд ли она
рассказала бы ему об отчиме. Сам Леонид Петрович в качестве советчика и
утешителя, естественно, отпадает. Еще два месяца назад она не задумываясь пошла
бы со своей бедой к Гордееву, но теперь ей было неловко к нему обращаться.
Человек на новом месте, у него новые заботы и другое окружение, а она будет
лезть к нему со всякими глупостями, как будто других дел у него нет.
Оглядываясь на прошедшие дни, она призналась себе, что и к Заточному-то
напросилась в гости в надежде на возможность поговорить о том, что не дает ей
покоя. Если бы он отнесся к ней по-другому, она бы рассказала ему все. Ивану
Алексеевичу она доверяла почти как самому Гордееву. Но Заточный ее надежд не
оправдал, был холоден и резок, и ей показалось, что ее глупые разговоры
раздражают генерала, кажутся ему детскими и неумными, и вообще она своим
приходом и просьбой взять к себе на работу его сильно разочаровала.
Никогда еще Анастасия Каменская не оказывалась в ситуации,
когда под словом «одиночество» нужно понимать «не с кем посоветоваться».
Друзья, такие, как, например, Юра Коротков или тот же Стасов, в счет не идут.
Проблема настолько серьезна, что ей нужно не дружеское участие, а
профессиональный опыт и та мудрость, которая приходит с годами, а не дается
развитым интеллектом.
Она настолько погрузилась в свои переживания, что почти
полностью утратила интерес к работе. И даже очередное проявление
начальственного недоверия со стороны Мельника ее не задело и не расстроило.
Хотя Мишу Доценко это возмутило до крайности.
– Вы подумайте, Анастасия Павловна, Мельник вдогонку
объявлению Лазаревой в розыск ориентировку направил и указал в ней, что разыскиваемая
Анна Лазарева является особо опасной преступницей, страдает серьезными
расстройствами психики и может оказать сопротивление при задержании. Он что,
совсем тронулся? Какие расстройства психики?
– Вы сами говорили, что она психопатизированная
особа, – вяло напомнила ему Настя. Анна Лазарева была ей совершенно
неинтересна, как и вообще было неинтересно все, что не касалось непосредственно
ее личной беды.
– Да, говорил, – продолжал горячиться
Михаил, – но это не те расстройства, о которых пишут в ориентировках.
– Откуда вы знаете, те или не те. Вы же не врач.
– Мельник тоже не врач. Я, по крайней мере, был знаком
с Анной, общался с ней, а он ее даже в глаза не видел. С чего он взял, что она
может оказать сопротивление при задержании?
– Она спортсменка, хорошо физически развита, рослая. Ее
голыми руками не возьмешь. Пустое это все, Мишенька. Не забывайте, Мельник
искренне считает ее преступницей, и с этой точки зрения все, что он сделал, он
сделал абсолютно правильно и грамотно. Вы же прекрасно знаете, что без такой
ориентировки никто ее искать не будет, Ольшанский в постановлении о розыске
указал Лазареву как свидетеля, а ради свидетеля у нас не надрываются, и других
забот хватает. Да, нам с вами не удалось доказать Мельнику, что она ни при чем,
но это уже наша беда, а не его. И потом, она действительно пропала. Куда? Где
она находится и почему не живет дома и не выходит на работу? Мы не можем вот
так просто взять и закрыть глаза на это.
Настя вымучивала слова, стараясь успокоить Михаила и
оправдать действия начальника, чтобы не показать, до какой степени ей все это
безразлично. Никакая Лазарева не убийца. Единственное, чем она интересна, так
это своим походом в редакцию и поисками Валентина Баглюка. Но поскольку она с
Баглюком совершенно точно не знакома, раз поначалу обозналась и приняла
Короткова за журналиста, то вряд ли она замешана в той истории со статьей. В
истории, к которой имеет отношение Настин отчим. Только это имеет сейчас для
нее значение. Только это. А все остальное пусть идет прахом.
* * *
Вечером в начале одиннадцатого Анна начала одеваться. У нее
дрожали руки, и Парыгин видел, что она волнуется и боится.
– Анюта, ничего не бойся, я буду рядом, –
успокаивал он девушку, но сам с трудом справлялся с невероятным напряжением,
охватившим его.
– Ты не сможешь быть рядом, Петр Михайлович сказал, что
сверху все просматривается. Если я буду не одна, он не отдаст деньги.
«Ей он их и так не отдаст, – подумал Парыгин. –
Главное, чтобы он принес деньги, а уж отобрать их я сумею».
– Ну, мы-то с тобой не глупее уважаемого Петра
Михайловича, мы специально приедем пораньше и осмотримся на месте. Я поднимусь
на площадку и сам определю, какие места просматриваются, а какие – нет. Ты же
понимаешь, Анечка, он исходит из того, что ты там никогда раньше не была, поэтому
сама не знаешь местности. Он блефует, уверяю тебя. Полный обзор бывает только с
вышки, стоящей в чистом поле, а в условиях городской застройки это практически
невозможно.
Она немного успокоилась, подошла к окну, посмотрела
задумчиво на соседние дома и примыкающие улицы. Евгений понял, что она
проверяет его слова.
– Да, пожалуй, ты прав. Пошли, Женя, я готова. Только
поцелуй меня на дорожку.
Он поцеловал ее крепко и нежно и снова подумал, что это,
наверное, их последний поцелуй.
До Северного Бутова ехали на машине, поймали частника. Всю
дорогу они сидели на заднем сиденье, взявшись за руки и не обменявшись ни
словом. Примерно за квартал до нужного места отпустили машину и дальше пошли
пешком.
– А вдруг он тоже приехал раньше и теперь за нами
наблюдает? – забеспокоилась Анна.
– Откуда у него столько времени? Ему же деньги нужно
собрать. Ты думаешь, это так просто – собрать сорок тысяч долларов?
– Не знаю, – тихонько вздохнула она. – Для
меня и одна тысяча – проблема, я ее по знакомым неделю собирала бы.
– Ну вот видишь. Еще прождем его не меньше часа после
назначенного времени, вот посмотришь.
Они свернули за угол и сразу увидели строящееся здание.
Справа и слева от него стояли уже законченные дома, причем в одном из них даже
некоторые окна горели, а во втором все окна были темными, видно, дом еще не
сдан и жильцы не заселяются. Район был совсем необжитым, фонарей вдоль дороги
нет, темень – хоть глаз коли. Блефует дражайший Петр Михайлович, на испуг берет
шантажистку, в таких условиях с высоты восьмого этажа хрен что увидишь, можно и
не проверять. Расчет был на то, что дамочка не знает про отсутствие освещения,
поэтому поверит ему и побоится брать с собой кого-нибудь еще.
– Иди, Анюта, – Парыгин легонько подтолкнул
ее. – Поднимись наверх, осмотрись, привыкни, почувствуй поле. У актеров
это называется «примериться к сцене». Так тебе будет легче с ним разговаривать.
А я пока поищу позицию для наблюдения за вами. Иди, девочка.
