– Пусть так. Но вы заставили ее умереть. Чем же вы
лучше меня?
– Я не лучше. Я такое же дерьмо, как и ты. Но я хотя бы
это понял. А ты – нет. Аня умерла счастливой… я дал ей радость… а ты дал ей
только слезы и горе… Будь ты проклят!
Это были его последние слова. Они прозвучали еле слышно,
почти шепотом, но Доценко показалось, что Парыгин кричал. Врач сидела рядом,
держа пальцы на пульсе раненого и следя за показаниями приборов. Она молча
кивнула Доценко, что должно было означать: все кончено.
– Все равно не довезли бы, – вздохнула она, –
а так вы хотя бы поговорили с ним. Удалось что-нибудь узнать?
– Да, спасибо вам.
– Почему он так разговаривал с вами? В чем он вас
упрекал?
– В собственной жизни. И в собственной смерти,
наверное, тоже.
Михаил вышел на улицу и на какой-то миг словно посмотрел на
все со стороны. Грязный, мокрый, подтаявший снег хлюпал под ногами. На тротуаре
обильные следы крови, эксперты делают замеры, фиксируют местоположение пуль и
гильз, подсчитывают пулевые отверстия на корпусе черного «Форда». Майор из
местной милиции обнимает рыдающую женщину, наверное, это жена того участкового,
которого убили. За спиной, в реанимобиле сидит немолодая женщина, потерявшая не
только сына и невестку, но и надежду на то, что преступники будут хоть
когда-нибудь найдены и наказаны. И рядом с ней только что умерший убийца
Евгений Парыгин, последние слова которого были словами ненависти и проклятия.
Неужели это и есть та жизнь, в которой ежедневно живет он,
обычный парень Миша Доценко? Грязь, кровь, слезы, смерть, ненависть. Выстрелы и
проклятия. Отчаяние и безнадежность. И никакой радости.
Глава 19
Когда-то очень давно Настя Каменская сформулировала для себя
закон, который назвала «законом грибного поля». Работа по раскрытию
преступления представала в виде огромной поляны, сплошь покрытой грибами.
Выглядят эти грибы внешне совершенно одинаково, и при взгляде на них можно с
уверенностью сказать только одно: это гриб. А вот съедобный или ядовитый –
непонятно. Гриб надо аккуратно срезать, обработать препаратами и положить на
предметное стекло микроскопа, только тогда можно сказать, оставлять его или
выбрасывать. Съедобные грибы на самом деле расположены вдоль тропы, ведущей к
цели – к разгадке тайны преступления. Но разбросаны они по поляне хаотично,
поэтому для достижения цели нужно начинать проверять все грибы подряд,
выбрасывая ядовитые, потом уловить закономерность в расположении съедобных,
мысленно очертить извилистый путь тропы и двигаться дальше, собирая уже только
те грибы, которые расположены вдоль нее. Самым трудоемким в этом деле является
первый этап, когда тщательно и кропотливо собираешь и проверяешь все подряд,
что под руку попадается. А самым сложным и ответственным – этап второй, когда
по первым нескольким съедобным грибам пытаешься прикинуть направление тропы.
Во-первых, ты можешь ошибиться в анализе и те грибы, которые ты счел хорошими,
на самом деле никуда не годятся, кроме как на помойку. Во-вторых, ты можешь
ошибиться в выбранном направлении, и тропа идет совсем не так, как тебе
кажется. Но зато если ты определил ее правильно, то дальше дело идет быстро, и
все грибы, расположенные вдоль этой пресловутой тропы, один за одним
укладываются в корзинку.
Когда Настя была еще совсем юной и только готовилась к
работе в милиции, отчим Леонид Петрович много раз повторял ей, что работа по
раскрытию преступления есть не что иное, как борьба за информацию. Ты хочешь
что-то узнать, а есть люди, которые стремятся тебе в этом помешать, вот и весь
фокус. И все тот же Леонид Петрович всегда говорил о необходимости и важности
информационно-аналитической работы.
Работая над делом об убийстве семи человек, которых нашли
задушенными поздним вечером в подъездах домов, Настя полтора месяца потратила
на проверку этих чертовых грибов, пытаясь отделить съедобные от ядовитых, иными
словами, оценивая каждый обнаруженный факт с точки зрения его достоверности и
пригодности для движения к цели. За эти полтора месяца она много раз ошибалась,
принимала ядовитые грибы за съедобные, неправильно определяла направление
тропы, и ей казалось, что она все делает не так и никогда с задачей не
справится.
Но сегодня тропа наконец обозначилась четко. Бывший
уголовник и бывший «источник» Гаджиев был завербован и направлен на обучение в
некий учебный центр, готовящий специалистов для работы на государственную
программу по укреплению налоговой дисциплины. Ему дали новые документы и новую
биографию, но не позаботились подстраховать от случайностей. Случайность
произошла, Гаджиева-Нурбагандова узнали, и его пришлось быстренько убрать с
глаз долой подальше от того, кто его узнал, а через непродолжительное время
убить. Сначала «заказали» его профессиональному киллеру Парыгину, но потом
передумали. Разумеется, этого Парыгин Мише Доценко впрямую не говорил, но это и
без того ясно. Откуда же Евгений Ильич мог узнать о том, что Стоянов «заказал»
Нурбагандова, если не он сам этот заказ получал? А если он же его и исполнял,
то ни за что не сказал бы Мише вообще ни слова об этом даже на смертном одре.
Конечно, история знает случаи, когда перед лицом смерти преступники
превращаются в раскаявшихся грешников и начинают признаваться во всем, но, судя
по разговору Доценко с Парыгиным, там раскаянием и не пахло. Раскаивающийся
грешник не станет проклинать своего исповедника.
Итак, заказ был сделан, потом отменен, передан другому
человеку, и в результате Нурбагандов оказался убит. Почему Стоянов отменил
заказ? Потому что нашел более дешевого исполнителя. Откуда он взялся? Где
сотрудник аппарата правительства мог его найти? И главное, зачем он вообще его
искал? Денег жалко стало? Так ведь это не его личные деньги. Стоянов, что
очевидно, как-то связан с той государственной программой и с учебным центром,
потому и вынужден был принимать меры по нейтрализации неприятностей, которые
могли возникнуть в связи с выпускником Нурбагандовым.
Стоянов – бывший работник милиции, прослуживший на
оперативной работе много лет, и тот факт, что людей в учебный центр искали
среди ускользнувших от ответственности уголовников или боящихся огласки
«источников» и вербовали их на компрматериалах, недвусмысленно говорит о
причастности к этому Стоянова. Типичный образ действий среднего оперативника
семидесятых – начала восьмидесятых годов. Подавляющее большинство работало
именно так, подчиняя себе людей при помощи страха.
Теперь вопрос: почему Стоянов действовал сам, вступая в
контакт с заказником Парыгиным и давая ему тем самым в руки оружие шантажа? У
него что, подручных нет? Видимо, нет. Стало быть, в этой государственной
программе он стоит не на руководящей позиции. Но он и не «шестерка» безмозглая,
иначе никто бы ему выход на профессионала-киллера не дал. Стало быть, низший
руководитель, но с прямыми контактами, идущими на самый верх. Проще говоря –
начальник учебного центра. На пенсию он ушел не с рядовой должности, стало
быть, работать рядовым пахарем на чужом поле вряд ли согласился бы, он ведь еще
достаточно молод и должен быть хотя бы минимально честолюбивым.