Она слегка смутилась, потом на миг прикрыла глаза, напрягая память. И опять несколько раз кивнула головой. Да-да, она помнит совершенно точно. Они говорили по-французски. Голосок был тоненький, поэтому она приняла его за женщину. Чуть писклявый, какой-то необычный. Но они обменялись лишь парой слов.
— Он сказал, что тебя нет, ты уехал. А когда я попросила передать, что звонила скверная девчонка — я произнесла это по-испански, — голосок переспросил: «Что, что?» Мне пришлось повторить по буквам: «скверная девчонка». Вот это я очень хорошо запомнила. Мальчик со мной разговаривал, точно.
— Значит, ты совершила чудо. Благодаря тебе Илаль начал говорить.
— Если у меня есть такой дар, пора пускать его в дело. Думаю, во Франции колдуньи зарабатывают кучу денег.
Вскоре мы простились у входа в метро «Сен-Жермен», и я попросил у нее адрес и номер телефона, но она не дала. Сказала, что позвонит сама.
— Ты, видно, никогда уже не переменишься. Вечные тайны, вечные выдумки, вечные секреты.
— Встреча с тобой и наш разговор — а сколько я этого добивалась! — явно пошли мне на пользу, — сказала она примирительным тоном. — Ты ведь больше не будешь бросать трубку, правда?
— Все зависит от твоего поведения.
Она поднялась на цыпочки и быстро чмокнула меня в щеку.
Я увидел, как она исчезла в дверях метро. Такая худенькая, без каблуков… Со спины не было заметно, как она постарела.
По-прежнему моросил противный дождик, и было холодновато, но я не воспользовался ни метро, ни автобусом, а решил пройтись пешком. Другими видами спорта я теперь не занимался — тренировки в спортзале я выдержал всего несколько месяцев. Они нагоняли на меня тоску, а еще больше люди, вместе с которыми доводилось качать пресс, тягать штангу или скакать под музыку. А вот прогулки по городу, полному тайн и чудес, по-прежнему доставляли мне огромное удовольствие. И в такие дни, как сегодня, когда случалось что-то очень волнующее, долгая прогулка — пусть под дождем с ветром, пусть с зонтиком в руках — помогала привести себя в чувство.
Из всего, что я услышал от скверной девчонки, единственное, чему можно было верить, это то, что Илаль обменялся с ней несколькими фразами. Значит, сын Гравоски умеет говорить, не исключено, что он делал это и раньше с незнакомыми людьми, например, на улице. Скоро о маленьком чуде узнают его родители. Я представил себе, с какой радостью Симон и Элена услышат тоненький голосок, немного писклявый, по описанию скверной девчонки. Я шагал вверх по бульвару Сен-Жермен в сторону Сены, когда, чуть не доходя до книжной лавки издательства «Жюллиар», увидел магазинчик, где продавали оловянных солдатиков, которые напомнили мне о Саломоне Толедано и его несчастной любви. Я вошел и купил для Илаля коробочку с шестью конниками в мундирах русской императорской гвардии.
Что еще было правдой в рассказе скверной девчонки? Скорее всего, Фукуда действительно беспардонно прогнал ее, и она болела — да и сейчас не вполне здорова. Этого нельзя не заметить, достаточно взглянуть на выступающие скулы, бледное лицо, темные круги под глазами. А злоключения в Лагосе? Она вполне могла попасть в лапы полиции, потому что ходила по краю пропасти, участвуя в грязных делах японца. Тогда, в Токио, она сама с восторгом описывала свои приключения. И с удивительной наивностью верила, будто контрабанда и торговля наркотиками, рискованные поездки в африканские страны — острая приправа, делающая жизнь интересной и полноценной. Я хорошо помнил ее слова: «Занимаясь такими вещами, я наконец-то живу по-настоящему». Отлично, тот, кто играет с огнем, рано или поздно обожжется. Если она и вправду сидела в тюрьме, полицейские могли ее изнасиловать. Нигерия славится тем, что там процветают коррупция, военный произвол, и вся полиция наверняка прогнила насквозь. Неизвестно, сколько человек ее насиловали, сколько часов над ней измывались в грязной камере, заразив шанкром и лобковыми вшами. Потом ее лечили коновалы, не потрудившиеся продезинфицировать инструменты. Я почувствовал стыд и ярость. Если все это действительно с ней случилось, пусть только часть этого, и она находилась на краю смерти, то я вел себя недостойно. Моя холодность, мое недоверие диктовались обидой, желанием потешить оскорбленную гордость и отомстить за ужасный токийский эпизод. Надо было посочувствовать, сделать вид, что я все принял за чистую монету. Пускай история про изнасилование и тюрьму — выдумка, но ведь выглядит скверная девчонка и на самом деле хуже некуда. И наверняка страшно бедствует. Ты вел себя дурно, Рикардито. Очень плохо, если она и вправду обратилась к тебе потому, что чувствует себя одинокой и потерянной, если ты единственный человек на свете, которому она доверяет. Вот уж в чем я не сомневался. Она никогда меня не любила, но всегда доверяла, то есть испытывала ко мне привязанность, какую испытывают к преданному слуге. Среди ее любовников и мимолетных приятелей я был самым бескорыстным, самым надежным. Самоотверженным, покорным, прилипчивым. Поэтому она выбрала именно меня, чтобы я кремировал ее тело. И развеял пепел над Сеной или хранил в маленькой урне из севрского фарфора у себя на тумбочке?
Я пришел домой на улицу Жозефа Гранье промокший до нитки и промерзший до костей. Принял горячий душ, переоделся в сухое, приготовил сэндвич с сыром и ветчиной и достал из холодильника фруктовый йогурт. Потом, зажав под мышкой коробочку с оловянными солдатиками, постучал в дверь Гравоски. Илаль уже отправился спать, а родители кончали ужинать — спагетти с базиликом. Они пригласили меня к столу, но я соблазнился только чашкой кофе. Пока Симон рассматривал солдатиков и шутил по поводу того, что подобные подарки могут сделать из Илаля милитариста, Элена заметила в моем поведении что-то странное.
— Что случилось, Рикардо? — спросила она, пристально посмотрев мне в глаза. — Тебе позвонила скверная девчонка?
Симон поднял голову от солдатиков и уставился на меня.
— Да, и я только что целый час разговаривал с ней в бистро. Она в Париже. Ужасно выглядит и, судя по всему, еле сводит концы с концами, по крайней мере, одета как нищенка. Говорит, что японец ее прогнал, после того как она попала в Лагосе в тюрьму — во время очередного африканского вояжа, делового, разумеется. И что там ее изнасиловали. И заразили лобковыми вшами и шанкром. Потом она попала в какую-то жуткую больницу, где чуть не загнулась. Это вполне может быть правдой. Или ложью. Не знаю. По ее словам, Фукуда прогнал ее из страха, что она попала в картотеку Интерпола и что ее заразили СПИДом. Чему из этого стоит верить, а чему нет? Не мне судить.
— Сага становится с каждым днем все интереснее! — воскликнул Симон, ошарашенный новостями. — В любом случае история чудовищная — будь то правда или ложь.
Они с Эленой переглянулись, и я сразу понял, о чем они думают. Я кивнул.
— Да, она отлично помнит, как звонила сюда. Ей кто-то ответил по-французски, тоненьким голоском, чуть писклявым, ей почудилось в нем что-то азиатское. Этот человек несколько раз попросил повторить слова «скверная девчонка», сказанные по-испански. Такое она не могла придумать.
