Когда я начал раздевать Курико, когда прикоснулся к шелковистой коже и вдохнул ее аромат, я уже не мог, как ни старался, сдержаться. Тоска, от которой у меня сжималось сердце с той минуты, как она рассказала о своей полной зависимости от Фукуды, вдруг выплеснулась наружу. Я разрыдался. Она дала мне выплакаться, не проронив ни слова. Постепенно я справился с нервами и пробормотал какие-то извинения. Она снова погладила меня по волосам.
— Мы пришли сюда не для того, чтобы грустить, — сказала она. — Лучше скажи, что любишь меня, дурачок.
Мы разделись, и я убедился, что она и на самом деле сильно похудела. Ребра выпирали и спереди и на спине, а маленький шрам на животе будто бы растянулся. Но фигура осталась прелестной, груди — крепкими. Я медленно и долго целовал все ее тело. Нежный аромат, исходивший от кожи, словно просачивался изнутри. Я шептал слова любви. Мне уже было на все наплевать. Даже на то, что ее околдовал этот японец. Только пугала мысль, что из-за темных дел, в которые он ее втянул, она угодит в какую-нибудь африканскую тюрьму или погибнет от пули. Но я готов был весь мир перевернуть, чтобы спасти ее. Потому что с каждым днем любил скверную девчонку все больше и больше. И буду любить вечно, даже если она станет изменять мне с тысячью японцев, потому что она самая нежная и самая прекрасная женщина на свете: моя королева, моя принцесса, моя мучительница, моя обманщица, моя японочка, моя единственная любовь. Курико закрыла лицо локтем и молчала, она вроде бы даже перестала меня слушать, полностью отдавшись своему наслаждению.
— А теперь сделай то, что мне нравится, пай-мальчик, — приказала она наконец, раздвинув ноги и притягивая мою голову к низу своего живота.
Целовать ее вульву, впитывать влагу и словно на вкус пробовать тонкий аромат, исходивший из лона, — все это дарило мне такое же счастье, как и прежде. На несколько бесконечных минут я забыл и про Фукуду, и про тысячу и одно приключение, о которых она мне рассказала. Меня накрыло волной умиротворяющего и лихорадочного восторга, я глотал сладкие соки, сочившиеся из нее. Я почувствовал, что она содрогнулась, и овладел ею — как всегда с трудом, вопреки ее жалобным стонам и попыткам вырваться. Я был сильно возбужден, но мне удалось до предела растянуть падение в бездонную пропасть. Наконец я изверг семя. И долго не отпускал ее, прижимая к себе крепко-крепко. Гладил, покусывал дивной формы ушки, волосы, целовал, просил прощения за то, что финал случился слишком быстро.
— Есть одно средство, чтобы эрекция сохранялась предельно долго, часами, — прошептала она мне на ухо прежним своим насмешливым тоном. — Знаешь какое? Хотя, что ты можешь знать о таких вещах, ангел безгрешный. Это порошок, приготовленный из перемолотых слоновьих бивней и носорожьего рога. Не смейся, никакого колдовства тут нет, а средство и вправду отличное. Я подарю тебе баночку — возьмешь с собой в Париж на память обо мне. В Азии порошок продается за бешеные деньги, честно. Вот ты и будешь вспоминать Курико всякий раз, как окажешься в постели с какой-нибудь француженкой.
Я лежал, уткнувшись носом ей в шею, но тут поднял голову и взглянул в лицо: она была сейчас очень красива — бледная, с голубоватыми кругами под глазами, утомленная наслаждением.
— Это и есть та контрабанда, которой ты занимаешься, мотаясь по Азии и Африке? Порошки, приготовленные из слоновьих бивней и рога носорога для доверчивых болванов? — спросил я и громко расхохотался.
— Да, и это лучший в мире бизнес, уж ты мне поверь, — засмеялась она в ответ, — А благодарить надо экологов, которые добились запрета на отлов слонов, носорогов и еще каких-то животных. Зато теперь эти самые бивни и рога стоят ужас сколько — особенно в далеких странах. Правда, я вожу и кое-что другое, но тебе лучше ничего об этом не знать. Хотя главный бизнес Фукуды — именно порошок. Ой! Мне пора, пай-мальчик.
— Я не собираюсь возвращаться в Париж, — бросил я, глядя, как она голая на цыпочках идет к ванной. — Я останусь в Токио и, если не сумею убить Фукуду, удовольствуюсь ролью твоего верного пса — раз уж ты сама превратилась в послушную собачку этого гангстера.
— Гав-гав, — тявкнула она.
Я вернулся в гостиницу и нашел там записку от Мицуко. Она хотела встретиться со мной наедине — по срочному делу. Не могу ли я позвонить ей рано утром на работу?
Я позвонил, как только проснулся. Подруга Толмача осыпала меня бесконечными японскими формулами вежливости, и сквозь них пробилось приглашение в полдень выпить с ней кофе в баре гостиницы «Хилтон», потому что у нее возникла серьезная проблема. Едва я повесил трубку, как телефон зазвонил снова. Это была Курико. Она рассказала Фукуде, что в Токио приехал ее давнишний перуанский приятель, и главарь якудзы попросил от его имени передать мне приглашение: сегодня вечером мы все вместе, включая Толмача с подругой, сперва выпьем по рюмке у Фукуды дома, а потом отправимся ужинать в самое популярное варьете в Гиндзе. Я решил, что ослышался.
— Кроме того, я сказала, что в ближайшие дни собираюсь показать тебе город. И он вроде бы не против.
— Надо же, какой добрый! Какой любезный! — воскликнул я, вспыхнув от негодования. — Неужели ты просишь разрешения у мужчины? Я тебя не узнаю, скверная девчонка.
— Ты вогнал меня в краску, — пробормотала она, чуть смутившись. — А я думала, ты обрадуешься, узнав, что мы будем видеться каждый день — до самого твоего отъезда из Токио.
— Я ревную. Разве ты не понимаешь? Раньше я не обращал на такие вещи внимания, потому что и ты сама не баловала вниманием своих любовников и мужей. Но этот японец… Он тебе очень даже не безразличен. Ты напрасно призналась, что он может делать с тобой все, что ему угодно. Ты вонзила мне в сердце кинжал, и я буду носить его там до могилы.
Она расхохоталась, словно ее позабавили веселой шуткой.
— Сейчас у меня нет времени слушать твои глупые красивости. Ладно, я постараюсь сделать так, что ты перестанешь ревновать. У меня приготовлена для тебя королевская программа на весь нынешний день, вот посмотришь…
Мы договорились, что она зайдет за мной в бар «Хилтона» около полудня, и я отправился на встречу с Мицуко. Когда я пришел, та уже ждала меня. Она курила и, судя по всему, сильно нервничала. И сразу же снова начала извиняться за свой звонок, но, сказала она, ей просто не к кому больше обратиться, а «ситуация становится невыносимой», и она не знает, как поступить. Может, я что-нибудь посоветую.
— Ты имеешь в виду ваши отношения с Саломоном? — спросил я, хотя уже догадался, о чем пойдет речь.
— Поначалу я отнеслась к ним как к легкому флирту, — кивнула она, выпуская дым одновременно через рот и нос. — Приятное приключение, мимолетная забава — из тех, что никого ни к чему не обязывают. Но Саломон все воспринимает иначе. Он решил, что это на всю жизнь. И хочет, чтобы мы поженились. А я никогда больше не выйду замуж. Мне уже довелось пережить неудачный брак — с меня хватит… Кроме того, я всерьез занята карьерой. И еще: он доводит меня до бешенства своей настырностью. Как разрубить этот узел? Чтобы сразу…
