Из своего женевского отеля Градус попытался снестись с Лэвендером по телефону, но ему ответили, что звонить следует не раньше полудня. К полудню Градус был уже в пути и позвонил снова, на этот раз из Монтрё. Лэвендеру уже было доложено о звонке, и он предлагал г-ну Дегрэ прийти к чаю. Он позавтракал в кафе на озере, погулял, приценился к маленькому хрустальному жирафу в сувенирной лавке, купил газету, прочитал ее на скамье и поехал дальше. В окрестностях Лэ он заблудился среди крутых извилистых улочек. Остановившись над каким-то виноградником у приблизительных ворот недостроенного дома, он увидел по направлению указательных пальцев трех каменщиков красную крышу Лэвендеровой виллы высоко среди поднимающейся зелени на противоположной стороне улицы. Он решил оставить машину и срезать путь, как ему казалось, поднявшись по каменным ступеням. Пока он тащился по огражденному стенами проходу, не спуская глаз с заячьей лапы тополя, то заслонявшей красную крышу на верхушке подъема, то открывавшей ее, солнце нашло слабую точку среди дождевых туч, и в следующий миг рваная голубая дыра в них обросла светлой каймой. Он почувствовал тяжесть и запах своего нового коричневого костюма, купленного в копенгагенском магазине и уже измятого. Пыхтя, поглядывая на ручные часы и обмахиваясь тоже новой фетровой шляпой, он добрался наконец до поперечного продолжения петлящей дороги, которую он оставил внизу. Он пересек ее, прошел через калитку и вверх по виляющей, посыпанной гравием дорожке и очутился перед виллой Лэвендера. Ее название «Либитина» было выведено прописью над одним из забранных решеткой северных окон — буквы были из черной проволоки, а точки над каждым из трех «i» были остроумно изображены осмоленными головками побеленных гвоздей, вбитых в белый фасад. Такое устройство, так же как и решетки на северных окнах, Градус уже замечал в швейцарских виллах, но его иммунитет к классическим источникам лишил его удовольствия, которое он мог бы получить от дани, принесенной мрачной жовиальностью Лэвендера римской богине трупов и могил. Другое отвлекло его внимание: из углового окна доносились фортепианные звуки, громовая музыка, по какой-то причине заставившая его, как он рассказывал мне позднее, допустить возможность, до сих пор не приходившую ему в голову, и побудившая его руку метнуться к заднему карману, ибо он приготовился встретить не Лэвендера и не Одона, а талантливого исполнителя гимнов Карла Возлюбленного. Музыка прекратилась, пока Градус, озадаченный прихотливой формой дома, медлил в нерешительности перед застекленным крыльцом. Из зеленой боковой двери появился пожилой лакей в зеленом и провел его к другому входу. Играя в непринужденность (игра, нисколько не улучшенная старательными репетициями), Градус спросил его сперва на посредственном французском, затем на еще худшем английском и, наконец, на сносном немецком, много ли гостей находится в доме, но тот только улыбнулся и поклоном направил его в музыкальную комнату. Музыкант исчез. Напоминающее арфу гудение еще исходило от рояля, на котором стояла пара пляжные сандалий, как на краю кувшинкового пруда. С приоконного сиденья поднялась чопорная, сухопарая дама в сверкающем стеклярусом платье и представилась как гувернантка племянника г-на Лэвендера. Градус упомянул о своем нетерпении увидеть сенсационную коллекцию Лэвендера — это было удачное определение изображений любовных сцен в садах, но гувернантка (которую король, к ее удовольствию, всегда называл в глаза мадемуазель Бэль вместо мадемуазель Бо) поспешила признаться, что ничего не знает о «хобби» и коллекциях своего работодателя, и предложила гостю осмотреть сад. «Гордон покажет вам свои любимые цветы, — сказала она и крикнула в направлении соседней комнаты: — Гордон!» Оттуда довольно неохотно вышел стройный, но крепкий на вид мальчик лет четырнадцати-пятнадцати, окрашенный солнцем в персиковый цвет. На нем не было ничего, кроме набедренной повязки в леопардовом крапе. Его коротко остриженные волосы были на один оттенок светлее его кожи. Его прелестное бестиальное лицо выражало одновременно капризность и хитрость. Наш заговорщик, поглощенный собственными мыслями, не заметил ни одной из этих подробностей и попросту получил общее впечатление неприличия. «Гордон — музыкальный вундеркинд», — сказала мисс Бо, и мальчика передернуло. «Гордон, покажи этому господину сад». Мальчик согласился, добавив, что он заодно окунется, если никто не возражает. Он надел свои сандалии и вышел первый. Сквозь свет и тень прошла эта странная пара: грациозный мальчик с обвитыми плющом бедрами и потрепанный убийца в грошовом коричневом костюме, со сложенной газетой, торчавшей из левого кармана пиджака.
«Это грот, — сказал Гордон. — Однажды я провел здесь ночь с товарищем». Градус скользнул безразличным взглядом по мшистому углублению, где виднелся надувной матрац с темным пятном на оранжевом нейлоне. Мальчик приложил жадные губы к трубе с ключевой водой и вытер мокрые руки о свои черные плавки. Градус взглянул на часы. Они двинулись дальше. «Вы еще ничего не видали», — сказал Гордон.
Хотя дом располагал по крайней мере полудюжиной ватерклозетов, г-н Лэвендер в знак нежной памяти о делаварской дедовской ферме установил под самым высоким тополем своего великолепного сада деревенский нужник, и для избранных гостей, чье чувство юмора могло это выдержать, он снимал с крючка в уютной близости камина бильярдной красиво вышитую подушку в форме сердца, чтобы брать с собой на трон.
Дверь была открыта, и по внутренней стороне мальчишеская рука нацарапала углем: «Здесь был король». «Это отличная визитная карточка, — с искусственным смехом заметил Градус. — Кстати, где он теперь, этот король?»
«Кто знает, — сказал мальчик, хлопнув себя по бедрам в белых теннисных шортах. — Это было в прошлом году. Я думаю, он направился на Côte d'Azur, но я не уверен».
Мой дорогой Гордон солгал, что с его стороны было очень мило. Он совершенно точно знал, что его высокого друга уже не было в Европе; но дорогому Гордону не следовало упоминать о Ривьере, что было правдой и что заставило Градуса, который знал, что у королевы Дизы там палаццо, мысленно хлопнуть себя по лбу.
Так они дошли до плавательного бассейна. Градус в глубоком раздумье опустился на холщовый стульчик. Ему следовало немедленно телеграфировать в штаб-квартиру. Незачем было длить этот визит. С другой стороны, внезапный отъезд мог показаться подозрительным. Стульчик под ним скрипнул, и он огляделся, ища другого сиденья. Юный фавн уже закрыл глаза и вытянулся навзничь на мраморном краю бассейна. Его тарзановские шорты были отброшены на траву. Градус с отвращением плюнул и пошел назад к дому. Одновременно пожилой слуга сбежал по ступеням террасы, чтобы сказать ему на трех языках, что его просят к телефону. Г-н Лэвендер, как оказалось, не мог поспеть к чаю и хотел бы поговорить с г-ном Дегрэ. После обмена приветствиями наступила пауза, и Лэвендер спросил: «А не вы ли шпик от этого грязного французского листка?» — «Не что?» — сказал Градус, произнося это слово так, как оно пишется. «Смердящий настырный сукин сын?» Градус повесил трубку.
Он вернулся к машине и поехал дальше вверх по склону. С этой же излучины дороги, в туманный и лучезарный сентябрьский день с диагональю первой серебряной нити между двух балясин, король смотрел на искристую зыбь Женевского озера и заметил ее антифонный отклик: поблескивание фольговых полос для отпугивания птиц в виноградниках на склоне холма. Стоя здесь и угрюмо глядя на красные черепицы крыши Лэвендеровой виллы, уютно примостившейся под защитой деревьев, Градус мог с некоторой помощью лучше осведомленных лиц разглядеть кусочек газона и часть бассейна и даже различить пару сандалий на его мраморном краю — все, что оставалось от Нарцисса. Думается, что он рассуждал, не следует ли ему немного задержаться в окрестностях, чтобы удостовериться, что его не надули. Издалека снизу доносилось лязганье и позвякивание работающих каменщиков, и внезапно поезд прошел через сады, и геральдическая бабочка volant en arrière, с червонной перевязью на черном, перелетела через каменный парапет, и Джон Шейд взял новую карточку.
>>>
