пада ата и не ланта неди огол варта тата астр трах пере патад ано улок сказ
В своих «Заметках» наблюдательница сообщает, что ей пришлось прочитать алфавит — или, по крайней мере, начать его читать (буква «а», к счастью, преобладает) — восемьдесят раз, но из них 17 не дали никакого результата. Словоразделение, основанное на таких различных интервалах, поневоле должно быть несколько произвольным; кое-что из этой галиматьи может быть перегруппировано в другие лексические единицы, не прибавляя смысла (например, «талант», «лава», «страх»). Амбарное привидение как будто изъяснялось со спастическим затруднением, следствием апоплексии или полупробуждения от полусна, рассеченного мечом света на потолке, военной катастрофой с космическими последствиями, которые не может отчетливо выразить толстый непослушный язык. И тут нам бы тоже, может быть, захотелось прервать расспросы читателя или товарища по ложу возвращением в блаженное забвение — если бы не дьявольская сила, побуждающая нас искать тайный узор в этой абракадабре,
812 Какое-то звено-зерно, какой-то
813 Связующий узор в игре
Я ненавижу такие игры, они вызывают у меня биение в висках с чудовищной болью, но я выдержал и без конца корпел, с бесконечным терпением и отвращением комментатора, над искалеченными слогами в отчете Хэйзель, ища хоть малейшего указания на судьбу бедной девушки. Я не нашел ни единого намека. Ни призрак старого Хентцнера, ни игрушечный фонарик скрытого в засаде бездельника, ни ее собственная изобретательная истеричность не выражали тут ровно ничего, что могло бы сойти даже за отдаленное предупреждение или намек на обстоятельства ее близкой смерти.
Отчет Хэйзель мог бы быть длиннее, если бы — как она рассказывала Джейн — возобновившееся «поскребывание» вдруг не ударило по ее усталым нервам. Кружок света, до тех пор соблюдавший расстояние, метнулся враждебно к ее ногам, так что она чуть не упала с деревянного чурбана, служившего ей сиденьем. Ее осенило подавляющее сознание, что она находится наедине с необъяснимым и, может быть, очень дурным существом, и с дрожью, которая чуть не вывихнула ей лопатки, она поспешила вернуться под небесную сень звездной ночи. Знакомая тропинка с успокоительной жестикуляцией и другими мелкими знаками утешения (одинокий сверчок, одинокий фонарь) проводила ее домой. Она остановилась и испустила вопль ужаса: группа темных и светлых пятен, слившихся в фантастическую форму, поднялась с садовой скамьи, до которой как раз дошел свет с крыльца. Я не имею понятия, какова средняя температура в октябрьскую ночь в Нью-Уае, — удивительно, однако, что в данном случае тревога отца оказалась достаточно сильной, чтобы заставить его дежурить на воздухе в пижаме и неописуемом «купальном халате», который предстояло заменить моему подарку ко дню рождения (см. примечание к строке
[181]
).
В сказках всегда бывает «три ночи», и в этой грустной сказке также была третья ночь. На этот раз она захотела, чтобы родители увидали с нею «говорящий огонек». Протокол этой третьей амбарной ночи не сохранился, но я предлагаю читателю следующую сцену, которая, мне сдается, не может быть слишком далека от действительности:
ЗАЧАРОВАННЫЙ АМБАР
Кромешная тьма. Слышно, как ОТЕЦ, МАТЬ и ДОЧЬ тихо дышат в разных углах. Проходит три минуты.
ОТЕЦ (Матери). Тебе там удобно?
МАТЬ. Угу. Эти мешки из-под картофеля, чудные…
ДОЧЬ (с силой паровоза). Ш-ш-ш!
Пятнадцать минут проходит в молчании. В темноте глаз начинает различать там и сям синеватые прорезы ночи и одну звезду.
МАТЬ. Это был папин животик — не привидение.
ДОЧЬ (кривляясь). Очень смешно.
Проходит еще пятнадцать минут. Отец, мысленно погруженный в работу, испускает нейтральный вздох.
ДОЧЬ. Это нужно — все время вздыхать?
Проходит пятнадцать минут.
МАТЬ. Если я всхрапну, пусть привидение меня ущипнет.
ДОЧЬ (с подчеркнутым самообладанием). Мама, пожалуйста. Пожалуйста, мама!
Отец прочищает горло, но решает ничего не говорить. Проходит еще двенадцать минут.
МАТЬ. А кто-нибудь подумал, что на леднике еще много пышек с кремом?
Эта капля переполняет чашу.
ДОЧЬ (взрывается). Почему ты все портишь? Почему тебе всегда нужно все испортить? Почему нельзя оставить людей в покое? Не трогай меня!
ОТЕЦ. Послушай, Хэйзель, мама не скажет больше ни слова, и мы будем продолжать, но мы уже час сидим здесь, и становится поздно.
Проходит две минуты. Жизнь безнадежна, загробная жизнь бессердечна. Слышно, как Хэйзель тихонько плачет впотьмах. Джон Шейд зажигает фонарь. Сибилла зажигает папиросу. Заседание закрыто.
Огонек больше не возвращался, но он снова заблестел в коротком стихотворении «Природа электричества», которое Джон Шейд послал в нью-йоркский журнал «Денди и Бабочка» в 1958 году, но которое появилось только после его смерти:
Покойники, кроткие покойники — кто знает? —
Живут, быть может, в вольфрамовых нитях,
И на моем ночном столике горит
Умершая невеста другого.
И может быть, Шекспир затопляет целый
Город бесчисленными огнями,
И пламенная душа Шелли
Завлекает бледных ночниц в беззвездные ночи.
Уличные фонари пронумерованы, и возможно,
Что номер девятьсот девяносто девятый
(столь ярко светящий сквозь столь зеленое дерево) —
Это один из моих старых друзей.
А когда над мертвенно-бледной равниной
Играет вилка молнии, в ней, может быть, живут
Мучения какого-нибудь Тамерлана,
Рев тиранов, раздираемых в аду.
Наука, кстати, говорит нам, что Земля не только распалась бы на части, но исчезла бы как призрак, если бы из мира вдруг пропало электричество.
>>>
Строка 347: Она оборачивала слова
Один из примеров, приводимых ее отцом, странен. Я совершенно уверен, что это я однажды, когда мы обсуждали «зеркальные слова», заметил (и я помню изумленное выражение на лице поэта), что «колесо», прочитанное наоборот, дает «оселок», а «T. S. Eliot» — «toilest»
[16]
. Впрочем, правда и то, что Хэйзель Шейд была кое в чем похожа на меня.
>>>
Строки 367–370: now and then (временами) — pelt (перо), again (опять) — explain (объяснять)
